Фрося

сыну, но ничего нового добавить к сказанному ранее она не могла.

Она ждала Алеся.

глава 28

Фрося до рождества промаялась душой в мыслях об Алесе, после горького рассказа

Степана.

Кроме своих переживаний, она ещё изводилась, глядя на то, как чахнет старый ксёндз.

В конце концов, Фрося решилась, пойти в местное отделение НКВД.

После долгих объяснений, ей всё же выписали пропуск, и она зашла в просторный

кабинет начальника.

За массивным столом восседал уже не молодой человек с уставшим лицом с глубоко

посаженными внимательными глазами.

Он молча кивнул ей на стул напротив себя:

– Ну, с чем ко мне пожаловала такая красавица?...

Просто так сюда не приходят, излагай всё по порядку в чём суть твоего дела...

Фрося мяла в руках снятый с головы платок, не решаясь, заговорить, не зная с чего начать

и, как обставить свою просьбу.

Внимательно смотревший на неё начальник, кивнул головой, подбодрил улыбкой, мол,

слушаю.

И Фрося заговорила.

Она говорила быстро, забегая вперёд и возвращаясь к сказанному, боясь, что её вот-вот

остановят, и она не сможет задать этому приятному на вид человеку свои главные

вопросы...

О, как она хотела, получить ответы...

Фрося поведала вкратце о своих последних десяти годах жизни, о своей семье, о том, как

пришла в город, как жила у родственников, и у них же работала.

Как после прихода Советской власти этих родственников депортировали в Сибирь, а от

этой участи её спас будущий муж Степан.

Как он, практически, вынудил её, выйти за него замуж.

Она, смущаясь, потупив голову, рассказывала

о своём замужестве со Степаном, об её нелюбви к нему.

О том, как она укрыла и прятала всю войну у себя дочь врача еврея. Об их разлуке и

встрече, и о преданной любви друг к другу с Алесем.

О жизни в деревне во время войны, о том, как она помогала продовольствием партизанам,

про службу Алеся переводчиком в комендатуре, о его участии в подполье, о его

героическом спасении пленённых партизан, о её возвращении в город, жизни у ксёндза и о

возвращении Степана и о его печальном рассказе. А под конец своего повествования

попросила со слезами на глазах выяснить судьбу Алеся за последние почти четыре года.

И ещё, она также попросила узнать и о судьбе Аниных родителей Меире, и Риве.

За всё время её рассказа, похожего на исповедь, начальник ни разу её не перебил и не

задал ни одного уточняющего вопроса.

Он не сводил от её лица взгляда, в котором плескалось, то удивление, то восхищение, то

негодование и всю эту гамму чувств Фрося видела во время своего долгого рассказа.

Она вдруг будто сдулась, неожиданно замолчала и только продолжала мять в руках свой

платок.

Пожилой человек поднялся, заложил руки за спину и стал, ходить взад вперёд по кабинету

за её спиной, и, наконец, заговорил:

– История твоя запутанная и многое нужно было бы в ней уточнить, хотя основное я

понял.

Ты должна уяснить в какое трудное время мы сейчас живём.

Только недавно отгремела война, на которой были герои и были предатели.

Ты наверно сама видела сколько появилось в оккупации подлецов в роли полицаев и

других пособников фашистов.

Я бы мог с тобой и не разговаривать, твоё дело в рамках государственных достаточно

мелкого масштаба, но ты своей откровенностью, своим благородным поступком

произвела на меня хорошее впечатление, и я попробую что-нибудь для тебя сделать, но

повторяю, время очень тяжёлое, и разобраться органам кто враг, кто сочувствовал врагу,

кто был предателем и пособником весьма трудно, и я не исключаю, что могли попасть под

подозрение и не совсем виновные люди, но, как говорит наш великий вождь - лес рубят,

щепки летят.

Твой, как это правильно выразиться, ну, скажем приятель, попал на территорию уже

оккупированной нашей страны из Польши, где в то время уже два года хозяйничали

фашисты, был он там завербован или нет, не ты, не я не знаем, как и не знали органы.

Да, он состоял здесь в подполье, и передавал какую-то информацию для партизан и

высшего командования, но где гарантия, что он не вёл двойную игру, думаешь не было

такого, было и много.

Повторяю, я не буду тебе ничего обещать, далеко не всё в моих силах, но попробую.

Ты проживаешь у ксёндза, у дяди твоего Алеся, который формально считается врагом

народа, но вы не состоите с ним в официальной связи и это хорошо, но ты живёшь в доме

у священника, а религия в нашей стране не просто не поощряется, а искореняется, и это

тоже не в твою пользу, думаю, что тебе надо вернуться к законному мужу, если он готов

принять тебя, а иначе за твою судьбу я тоже не ручаюсь, это мой дружеский совет вне

протокола.

А теперь о твоём втором вопросе, для меня более тяжёлым для выяснения, чем первый.

Очень, очень много евреев погибло за годы войны в гетто, в концлагерях и просто

расстрелянных и зарытых во рвах по всей территории нашей страны, и не только.

Я сам был среди тех, кто освобождал Освенцим, это лагерь смерти.

Я видел печи, где сжигали людей, я видел газовые камеры, где травили людей, я видел тех

оставшихся в живых, до сих пор они мне снятся, и большая часть из этих людей были

евреи.

Даже те, кто выжил, не все вернулись в свои дома, города и сёла, многие покинули даже

свою страну, ничего этого я тебе не должен говорить, но это опять без протокола, потому

что я уже понял, как ты умеешь хранить тайны.

У тебя и так хватает проблем, и впереди немало, воспитывай свою доченьку, ведь почти

семь лет ты это делала, порой рискуя жизнью...
–

Он пододвинул поближе к Фросе стул, и сел рядом с ней, оторвал её руки от вконец

измятого платка и взял их в свои ладони, и посмотрел ей в глаза: