Фургончик с мороженым доставляет мечту

Назавтра Даниэль сказал, что покидает Варну. Здесь ему осталось провести всего два дня.

* * *

Они гуляли по бульвару Владислава Варненчика. Утренний воздух был прозрачным и чистым, как горный хрусталь. Безоблачное небо предвещало жаркий воскресный полдень. По обеим сторонам улицы еще горели газовые фонари – тлеющие угольки давно потухшего костра прошлых лет. Город дышал спокойно и размеренно, изредка принося откуда-то эхо голосов и автомобильные гудки. Даниэль молчал, Сольвейг наслаждалась спокойствием ленивого утра. Наконец он заговорил, робко, с чрезмерными паузами, будто слова терялись где-то внутри по пути из гортани.

– Знаете, госпожа… Я заключил отличную сделку… с вашим соседом.

– Я не удивлена. Илия… господин Николов очень… – теперь и ей пришлось подбирать выражения, прогоняя те колкости, что крутились на языке, – …уважает прогресс.

– Ох, полно вам, – отмахнулся Даниэль. – Он падок до прибыли. И, кажется, не прочь заполучить ваш магазин.

– Возможно, однажды так и будет.

– Вы продадите ему «Фургончик»?! – Даниэль чуть не поперхнулся возмущением. – Но ведь его мороженое не идет ни в какое сравнение с вашим!

– Но теперь у него есть ваша чудо-смесь!

– Что ж, вы меня подловили, – Даниэль притих, а после выпалил скороговоркой, слепив звуки в бесформенный ком: – Я уезжаю во вторник.

Земля стала зыбкой и вязкой под ногами. Сольвейг стремительно теряла опору, точно затянутая в корсет жеманная барышня, желающая привлечь внимание кавалера. Даниэль говорил еще что-то, но Сольвейг слышала лишь обрывки фраз. Над ней простиралась толща воды: «уладить формальности», «расчет», «дорога», «Париж»… Париж. Это слово вернуло ей способность дышать. Он собирается в Париж? Руки еще дрожали, пальцы тщетно искали карты – обломок плотины в бушующем море. Вдалеке послышался рокот мотора.

Сольвейг оступилась – подхватила от Даниэля неуклюжесть, будто чахотку, и время смешалось. Сначала оно потекло медленно, сотней маленьких ручейков-моментов: шаг назад, надрывный плач автомобильного клаксона, окрик Даниэля, шорох колес, стайка испуганных птиц, взмывающих ввысь, багровые мушки перед глазами. А после… После все закрутилось невероятно быстро. Крик, свист, искры, рывок.

Даниэль потянул ее за руку, но поскользнулся, и сам чуть не очутился под колесами. Вновь обретя устойчивость, Сольвейг вцепилась в него изо всех сил, и вместе они успели запрыгнуть на тротуар в считаных дюймах от смертельной опасности.

Когда все закончилось, Даниэль прижал Сольвейг к себе. Она ощущала, как вздымается и опускается его грудь. Они склеились, точно карамельки, забытые в кармане пальто. Автомобиль остановился, из него выскочил взволнованный водитель.

– Госпожа, господин, вы в порядке?!

– Да… кажется…

– Простите, я чуть было…

– В этом нет вашей вины, – пробормотала Сольвейг. Теплые руки Даниэля поглаживали ее спину.

Водитель поохал немного и отбыл, оставив парочку под сенью каштана. Сольвейг не хотела покидать уютные объятия Даниэля. Сердце отбивало чечетку, воскрешая позабытое чувство быстротечности жизни.

– Вы запамятовали, что я бессмертна, – наконец сказала она, отстранившись.

– Верно, – губы Даниэля тронула легкая улыбка. – В таком случае в следующий раз я не стану спасать вас, леди.

– И все же я чувствую боль, – Сольвейг заглянула ему в глаза. Несмотря на обилие света, они сделались пасмурными.

Он обеими руками схватил ее ладонь, став при этом чрезвычайно серьезным.

– Едем со мной.

Сольвейг обдало жаром, кровь застучала в висках. Язык отсох, оставив ее безмолвной, будто в худшем из ночных кошмаров. В ворохе мыслей вдруг отчетливо послышался голос Илии: «Госпожица наедине с молодым господином».

– Но что скажут люди? – Сольвейг не придумала ничего лучше.

– Разве вас беспокоит это? – Даниэль был по-настоящему взволнован. – К тому же мои намерения чисты, я зову вас как друг.

– Я не сомневаюсь в чистоте ваших намерений, но здесь вся моя жизнь.

– Вы правда считаете, что здесь вся, – он выделил это слово, – ваша жизнь?

Сольвейг высвободила руку и пристыженно отвернулась.

– Я не знаю… я не…

– Я не тороплю вас, Сольвейг, – он впервые произнес ее имя. В его устах оно прозвучало как вызов.

– Я должна идти… – и она сбежала, оставив Даниэля в смятении и одиночестве.

Он долго смотрел ей вслед, а после побрел, сам не зная куда. Незнакомые улочки сменяли одна другую, запутывая клубок чувств. Даниэль не собирался предлагать Сольвейг побег, но слова вырвались против его воли – водоворот, уносящий дальше в океан. «Вы запамятовали, что я бессмертна». Бессмертна. В отличие от него. Бессмертна. Но так печальна. Мушка, застывшая в янтаре. Памятный сувенир на полке. Даниэль хотел подарить ей свободу с той самой секунды, как увидел впервые.

Ноги привели его в узкий проулок, тенистую аллею, которая затерялась в листве. Впереди, похожий на розовый бутон, маячил домик. Ведомый любопытством, Даниэль подошел ближе. Его заинтересовала табличка на двери. Разглядывая ее, Даниэль не заметил, как в распахнутое окно выглянул хозяин:

– А я ждал вас, – сказал он. – Да, ждал.

– Меня?! – Даниэль немало удивился.

– Всякого, кто забредет сюда, случайно или намеренно, – хозяин проворно распахнул дверь. – Проходите, не стесняйтесь. Расскажите, что вас привело.

Даниэль почесал в затылке, потоптался у порога и наконец решился. Запустил руку в нагрудный карман, нащупав сухую бумагу конверта, который хранил память о самой глубокой из когда-либо нанесенных ран. В конце концов, чтобы подарить свободу, нужно обрести ее самому.

* * *

«Фургончик» был подозрительно пуст, будто мир за порогом перестал существовать. Ни одна живая душа не могла помешать или помочь Сольвейг. В ее голове роились сомнения и страхи, сонмы голосов, лиц и личин. Чтобы унять круговерть, она потянулась было к колоде, но внимание привлекла иная карта. Кнопка, что держала ее, отвалилась, и старинная карта мира с тихим шелестом упала на пол.

Сольвейг подошла ближе и, набрав в грудь побольше воздуха, подняла ее кончиками пальцев. В тот же миг во все стороны полетели сверкающие голубые светлячки. Они осели на коже и волосах, захватили все пространство вокруг, наполнив его нежным светом. Чужая заветная мечта без труда проникла в душу. Сольвейг услышала зов приключений: рев диких животных, клич затерянных в лесах Амазонки племен, гул водопадов, треск костров, птичий свист. По спине побежали мурашки, в солнечном сплетении зажегся собственный огонек. Сольвейг ощущала себя рыбой, насаженной на стальной крючок, – неведомая сила тянула ее наверх, за собой. Быстрее, скорее, поторопись!