Г-н Богатонов, или Провинциал в столице
Шрифт:
Г-н Богатонов. Как быть, друг мой! Хоть ты себе голосом вой, а придется тысячи две призанять.
Клим. Но подумайте, сударь, триста рублей за один месяц.
Г-н Богатонов. Как ни думай, а занимать должно.
Клим. Ах, боже мой, боже мой! до чего, отец наш, ты дожил: платить такие проценты! У меня сердце так и разрывается. (Утирает глаза.)
Г-н Богатонов. Полно, Кондратьич! Я знаю, что ты меня любишь; да о чем тут плакать: триста рублей безделица. Ступай же теперь поскорее за деньгами.
Клим. Нечего делать! Да я и позабыл сказать: ведь злодеи-то ничего не дадут без заклада.
Г-н
Клим. Слушаю, сударь.
Г-н Богатонов. Ступай же, да пожалуйста скорее. (Уходя.) Куда как этот старик меня любит.
Клим(один). Я недалеко пойду; благоприятели-то лежат у меня в коробке! Ай да Клим Кондратьич! Не робей, любезный; ты скоро заживешь домиком. Да так и должно: господин мотает, а дворецкий карманы набивает. Пускай себе пройдет еще годков пять, шесть, так чисто, не я уж у барина, а он у меня будет управителем. (Уходит.)
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Мирославский и граф Владимилов (одетые просто, входят).
Граф. Я до сих пор не могу поверить: как! Князь Блесткин мой соперник!
Мирославский. Чему вы удивляетесь, граф?
Граф. Князь Блесткин! Этот полуфранцузский петиметр?{13} Этот глупый модник?
Мирославский. Да, этот глупый модник вскружил головы Богатоновым; они хотят непременно выдать за него свою племянницу.
Граф. И против ее желания! Нет, я не могу постигнуть, чем мог их обольстить этот ничтожный вертопрах?
Мирославский. Своею любезностию, умом, познаниями!
Граф. Вы шутите?
Мирославский. По крайней мере, так говорит г-н Богатонов.
Граф. Своим умом, познаниями! Надобно отдать справедливость г-ну Богатонову: он первый сделал это важное открытие.
Мирославский. Нет, я от многих слышал то же самое.
Граф. Вы смеетесь надо мною.
Мирославский. Не из Америки ли вы приехали, граф? Будто вы не знаете, как легко в свете прослыть умницей. Разве человек с тупым понятием не может иметь острой памяти? Кто мешает ему выучить наизусть несколько стихов из Буало [6] , два-три монолога из Расина, [7] полдюжины моральных заключений из Лабрюйера; [8] после этого он смело может мешаться в ученые разговоры, блистать своим умом, говорить с презрением об отечественной словесности, которую не знает, восхищаться иностранными авторами, которых не понимает, и кричать громче тех, которые вдесятеро его умнее и ученее.
6
Буало– Депрео Никола (1636 — 1711), французский поэт, «законодатель» классицизма. Особую известность приобрели его стихотворные сатиры и поэма «Поэтическое искусство» (1674).
7
Расин Жан (1639 — 1699), французский драматург, его трагедии стали популярны в России с середины XVIII в.
8
Лабрюйер
Жан де (1645 —1696), французский писатель-моралист; особенной известностью пользовалось его произведение «Характеры, или Нравы нашего века» (1688).Граф. Это весьма легкий способ; но, думаю, он не всегда удается.
Мирославский. И вы можете иметь такое непозволительное сомнение? Нет, граф, вы слишком зажились в деревне. Что этот способ легок, не спорю; но вы должны также согласиться, что он и самый вернейший. Будьте только смелы, или, лучше сказать, бесстыдны; поступайте всегда вопреки здравому смыслу; хвалите все иностранное, ругайте все русское; вместо доказательств прибегайте к насмешкам; но, пуще всего, кричите как можно громче — и, уверяю вас, вы составите себе вскоре самую блестящую репутацию. Второклассные дураки будут удивляться вам, как чуду; умные... Ну, какое до них дело! Их так мало, — и что значит их тихий голос перед громким пустословием наших полуученых мудрецов.
Граф. Как! вы на них нападаете? Но скажите мне, находите ли вы какую-нибудь возможность переуверить Богатоновых?
Мирославский. Это, кажется, не трудно было бы сделать; но, к несчастью, у князя есть сильная покровительница. Он познакомил с Богатоновым свою родственницу, какую-то баронессу Вольмар; старик вздумал в нее влюбиться, и она делает из него что хочет.
Граф. Баронессу Вольмар! Не вдову ли?
Мирославский. Точно так.
Граф. Надобно признаться, ваш приятель окружен прекрасными людьми! Я знал эту женщину еще замужем. Целые два года мучила она бедного барона своими капризами, прихотями, ветреностью; наконец, несчастный муж потерял все терпение...
Мирославский. И развелся с нею?
Граф. Нет, умер: и лучше этого, верно, ничего не мог бы придумать.
Мирославский. Вот, кажется, и хозяин. Я предуведомляю вас: вы увидите презабавного чудака.
Те же и г-н Богатонов.
Г-н Богатонов. Здорово, мой милый! Виноват, я заставил тебя дожидаться; у меня был такой интересный разговор с баронессою.
Мирославский(подводя графа). Вот, мой друг, рекомендую тебе моего приятеля, про которого я говорил нынче поутру.
Граф низко кланяется.
Г-н Богатонов. Да, да, я помню.
Граф. Я давно желал, сударь, иметь эту честь.
Г-н Богатонов. Хорошо, хорошо, голубчик (Показывая на стул, который стоит у дверей.) Садись душенька.
Мирославский(тихо Богатонову). Что ты, мой милый! Да знаешь ли...
Г-н Богатонов. Знаю, знаю: какой-нибудь дворянчик?
Мирославский. Смотри, чур, после не пенять.
Г-н Богатонов. И, мой милый, что за фигура. Садись-ка, приятель. (Мирославский садится на канапе, Богатонов на вольтеровские кресла. К графу, который стоит.) Полно, брат, чиниться, садись; я человек не спесивый, садись знай.
Граф садится.
Мирославский. Да ты, мой милый, и подлинно начинаешь походить на большого барина.
Г-н Богатонов(к графу). Что ты, голубчик, — приехал сюда на время или хочешь здесь к месту?
Граф. Нет, сударь, я человек отставной и привык жить в деревне.
Г-н Богатонов. В деревне? право! Так у тебя есть и деревнишка? В какой губернии?
Граф. В Орловской.