Гагарин

Алла вздохнула, отдавая фотку дочке.

— Он так просил собаку… Но созрел вполне для этого только годам к четырнадцати. А если бы разрешили, что тогда? Уехал в авиационное училище, ты в командировках, я на работе, Ксюша в меде и ей некогда, кто бы о собаке заботился? Вот выйду на пенсию — обязательно. Но это будет только моя.

— Обязательно самая породистая в СССР! — подколола дочка. — Будешь тренировать на ней eloquentia canina (на латыни — собачье красноречие, то есть едкая манера речи).

— Я так скучаю, милая, когда тебя нет с нами. А когда приходишь — совершенно несносная!

— Я тебя тоже люблю, мама.

Они обнялись, Гагарин забрал фото и посмотрел на изображение долгим взглядом.

— За него Андрей получил выволочку от полковника Вачнадзе. Там, на станции, сейчас четыре животных-млекопитающих, все самки. Одна собачка и макака находятся в незащищённой части биоотсека, они постоянно зафиксированы, получают успокоительные, воду, пищу, Андрей с Павлом убирают из-под них контейнеры с мочой и калом, на этом всё. Контрольные экземпляры живут в первой трети от люка в центральный отсек, там стенки из свинца и урана. Космонавты должны их выпускать, играть, обеспечивать хоть минимальную подвижность. В этом отделении нет никаких кнопок и тумблеров, безопасно. Мальчики поделили животных, Харитонов взял макаку, наш развлекает собачку-дворняжку. Естественно, привязались, зная — однажды их отвезут их на Землю на убой для исследования. И вот до чего докатились — пустили животных в бытовой отсек.

— Но там же оборудование! — заметила Алла.

— Именно. Как-то Вачнадзе затеял внеочередной сеанс связи, включает и видит перед пультом на станции обезьянье рыло. Макаке он тоже чем-то не понравился, она оскалила клыки, наорала на него, а потом ударила когтями по экрану, едва не размолотила кинескоп.

— И что полковник? — спросила Ксюша.

— Орал: ой вей, всех уволю к чертям собачьим и обезьяньим, вах, какие «нэдысциплинированные». Мне звонил, спрашивал, может, теперь макака управляет станцией и поведёт её на таран американской? Точь-в-точь как мой первый инструктор на МиГ-15 под Чкаловым: «отлетался, макака, драная».

— С тридцати шести тысяч километров не уволит, — прагматично заметила Гагарина-младшая.

— Естественно. Если полёт обойдётся благополучно, им спустят это прегрешение. Всё же отремонтировали станцию, ввели её в строй до прибытия грузовика с запчастями и инструментами, несмотря на то, что ущерб значительно превысил ожидаемый. Молодцы… и так подгадили сами себе со зверушками.

— С другой стороны, у нашего сына меньше шансов попасть в марсианский экипаж, — Алла осталась верна себе. — А дочь, даже если осуществит свою безумную мечту, будет ещё слишком малоопытна.

— Про неё не беспокойся, — заметил Юрий Алексеевич. — Первая экспедиция на Марс полетит в любом случае на советском корабле с поэтическим названием «Аэлита МОК-МСА-1», он четырёхместный, спускаемый аппарат МСА — двухместный. Разнополым там делать нечего.

— У нас ползли слухи об американском участии, — осторожно ввинтила Алла. — С каким-то очень большим их кораблём.

— Да, программа «Барсум». Первоначально предполагала использование челноков. Но тащить ракетоплан за десятки миллионов километров от Земли — безумие. При очень низком аэродинамическом качестве в земной атмосфере, он всё же очень тяжёлый при малой площади крыла, в атмосфере Марса аппарат точно не удержится по-самолётному. То есть шаттлами они могут вывести на орбиту части конструкции межпланетного ракетного комплекса, возможно, использовать кабину челнока как обитаемый модуль. Но всё остальное — делай заново, а там конь не валялся. Сейчас они на мысе Канаверал строят стартовый комплекс для запуска супер-пупер-тяжёлой ракеты с несколькими твердотопливными ускорителями от спейс-шаттла, она выведет на опорную орбиту полезный груз массой до трёхсот тонн, мы пока ничего подобного не можем. Так что в восемьдесят восьмом или полетим на своём, или, если заставят сотрудничать «во имя дружбы народов», то поднимемся на орбиту на американском «супер-хэви», а дальше всё равно на советском. Но с парой амеров в экипаже.

— Папа, за четыре года до противостояния Марса? Когда даже не подписан договор с NASA об объединении «Барсума» с «Аэлитой»? Не верю.

— Правильно, доча. И я сомневаюсь в восемьдесят восьмом. Скорее всего, отправим туда очередной беспилотник, только сразу несколько роботов на одной ракете, не рискуя людьми. Девяностый — более вероятно. А если и тогда не справимся, то январь девяносто третьего.

— Если не случится кризис девяносто первого, — задумчиво и ненавязчиво добавила Алла, увлечённая внезапно возникшей и крайне важной проблемой — отколом лака на одном из ногтей.

Ксения поразилась, насколько эта безобидная и малопонятная реплика задела отца. Тот прямо подскочил на стуле.

— Дорогая! Кто тебе сказал про кризис девяносто первого?

— А что, на этот год есть какой-то госплановский прогноз? Нет, но… Когда в Минске забирала машину с завода, партию как раз перегоняли на станцию на погрузку, и ко мне подошёл довольно молодой мужчина, спросил — я ли Алла Гагарина, в этом ничего удивительного, много кто видел моё фото. Но дальше он начал говорить что-то странное, хоть и приятное, передавал тебе самые благие пожелания, мол, если бы не наши успехи в космосе и в экономике, в девяносто первом случилось бы непоправимое, теперь — нет. Сумасшедший какой-то. Семь лет впереди! Что он может знать?

Дочь не мигая смотрела на отца, он был бледен. Его рука комкала салфетку.

— Ты его сможешь опознать?

— Вряд ли. Не присматривалась, не придала значения. Со мной многие заигрывают, даже значительно моложе. Забыла и тебе его «спасибо» не передала, сейчас только вот, когда к слову пришлось. А что? На тебе прямо лица нет.

Он шумно выдохнул. Вроде чуть успокоился.

— Знаешь, я ведь со всякими учёными общаюсь. Да и сам вроде без пяти минут доктор наук. Многие верят в существование параллельных вселенных. Нет, «верят» неправильное слово, поповское, скорее — предполагают и обосновывают математическими выкладками. А если допустить существование параллельных вселенных, напрашивается возможность путешествия между ними. Вдруг твой белорус попал к нам из такой параллельной вселенной, где случился серьёзный кризис в девяносто первом? Нет, чепуха, обычный болтун. Выкину из головы.

Он вскочил из-за стола, глянув на часы, и спохватился:

— «Вокруг смеха» идёт! А мы пропустили начало.

Цветной «Рубин», массивный обитатель кухни, показал, прогревшись, двух хорошо знакомых артистов, многократно встречавшихся с Гагариными на различных кремлёвских представлениях. Александр Иванов, поэт-пародист, вёл передачу, сидя за столиком, по сцене порхал Леонид Ярмольник в чёрном сюртуке и чёрном цилиндре при белом шарфике, тщетно копируя денди девятнадцатого века, он же объявил выступление Роберта Рождественского с сатирическим стихотворением «Новый район».

Разговоры за столом прервались, и Ксюша не возражала, зная, что такова традиция, заведённая родителями давным-давно, когда в семье только появился первый «голубой экран» — не пропускать любимые телепередачи и смотреть их вместе, вдвоём или с детьми. Программа «Вокруг смеха», юмористически-сатирическая, как раз относилась к таким.

Безусловно, сатира в СССР допускалась только в гомеопатических дозах как критика редких и отдельно взятых недостатков, никак не противоречащих главной истине: нигде так хорошо не живётся трудящимся, как в стране победившего социализма. Рождественский, воспевая успехи градостроительства, между делом попенял, что возле перехода вот уже три месяца подряд мастера из «Горводопровода» роют землю, видно, ищут клад… А в остальном всё превосходно.

Поэт немного сутулился, отчего пиджак на нём сидел мешковато, что, в общем-то, в тему, на весёлой передаче костюм как у депутата съезда партии смотрелся бы не в масть.

Далее Ярмольник, скинув цилиндр и белый шарфик, показал две гениальные пантомимы: воздушный шарик и утюг.

— Повторил бы цыплёнка табака, как два года назад, — вспомнила Алла, утирая слёзы смеха после того, как Леонид якобы обжёг пальцы о себя самого в ипостаси утюга.

Потом они веселились от монологов Евгения Вестника, Григория Горина, наконец, Александр Иванов прочитал пародию на стихи непопулярного магаданского поэта, с этой минуты ставшего известным на весь СССР.