Гагарин

— Так взял бы чёрную, её Снежинкой зовут.

— Нет уж! С зоофилией завязываем. Хочешь свою собачку тягать — только по биологическому. Мне не жалко, она смирная. Но если ЦУП снова неожиданно включит камеры и ущучит тебя с Жулькой за пределами био, мне точно влетит как командиру. А уж я обязан воздать тебе и занести взыскание в торец с последующей записью в бортовом журнале.

— Есть три наряда вне очереди, тарщ майор!

— Вольно. Разогрей ужин, что ли. Потом обратно в биологический. Нас ещё «УДОД» ждёт по программе.

Это — не птица, «УДОД» расшифровывается так: «Устройство дыхания под отрицательным давлением», космонавт втягивает разреженный воздух, за счёт этого снижается избыточный кровоток в голове в невесомости.

Достаточно большой полезный объём биологического отсека позволял держать там огромное количество аппаратуры и проводить десятки медико-биологических экспериментов. В качестве подопытных кроликов выступали сами космонавты, фиксируя малейшие изменения состояния организмов в невесомости, и животные из обеих частей — экранированной и открытой.

Четыре-пять часов ежесуточно у каждого отводилось работе в противоположном отсеке. Андрей отвечал за прибор «Кристаллизатор», на котором проводил образование биологических макромолекул и получение биокристаллических плёнок в условиях невесомости, Павел по соседству занимался плазменно-пылевыми кристаллами. И это была всего лишь небольшая часть возможного, станция рассчитывалась на четырёх человек постоянного экипажа, причём в момент смены вахты на ней находилось одновременно восемь космонавтов. Кроме того, к четырём исследователям однажды прилетит корабль с одним профессиональным пилотом и тремя платными пассажирами, кому мало экскурсии на околоземную орбиту и хочется посмотреть на родную планету издали.

В конце сентября Вачнадзе сообщил о завершении подготовки четвёрки космонавтов, первого регулярного экипажа после временного ремонтного из двух человек.

— Принимайтэ смену!

— Так точно, товарищ полковник, — отрапортовал Харитонов. — Станция в идеале. Сами видите, всё устранено, повреждённое оборудование сменили, отрегулировали, заменённое работает штатно. Нашим наследникам предстоит только расходники менять да регламенты делать.

— Абиззяну больше к пульту не пускаэшь?

— Никак нет! Виноват, товарищ полковник, это было в первый и последний раз, ущерба от нарушения правил содержания животных нет. Собаки и обезьяны находятся в биоотсеке.

— Харашо! Да, сабак забирай на Землю.

Он рассказал, что идут сложные переговоры с американцами. Те попросили запустить на «Салюте-13» новую программу биоэкспериментов с подопытными карликовыми шимпанзе, убедив советских коллег, что эксперименты с собаками не так показательны, как с высшими приматами, у которых генофонд более чем на девяносто процентов совпадает с человеческим. Мохнатые американцы уже отправлены на Байконур, осталось совместить оборудование их клеток с системами очередного «сапсана».

Значит, миссия Харитонова и Гагарина близится к завершению… И тут в голове Андрея промелькнула крайне неприятная мысль.

Жулька и Снежинка по первоначальному замыслу должны были провести на орбите более двух лет и лишь потом опуститься на Землю, где подвергнуться умерщвлению и изучению. Два года — это довольно много, и о неизбежности собачьей смерти старался не задумываться каждый раз, когда отцеплял Жульку и кружился с ней по отсеку, позволяя ей облизать лицо и руки, подкармливал вкусняхами из человеческого рациона, а не только сухим кормом. Надеялся, что добрую и послушную собачку будут любить прилетевшие на смену, потом — следующая смена.

Ночью услышал тихое поскуливание, отстегнулся и поплыл в биологический.

Обезьяна тихо ворчала, потревоженная, дворняжка плакала в голос. Наверняка что-то почувствовала по настроению человека, которого считала хозяином.

Андрей отстегнул собачку, снял приёмник испражнений, нацепил памперс. И погрёб к себе, засунув тёплое мохнатое тельце под комбинезон.

Маленькое, пушистое. Живое. А он через неделю своими руками повезёт её на смерть!

Жулька, учуяв его запахи, моментально успокоилась. Доверчиво задремала, прижимаясь к своему будущему убийце.

Днём он взмолился: нужен сеанс связи с Гагариным-старшим. Полковник сначала твердил: нэ положено, будешь на Земле — сам сколько угодно с ним наговоришься. Потом решил не конфликтовать зазря с могущественным кланом.

Голос отца был сильно искажён помехами. Наверно, он говорил по радиотелефону из машины.

— Папа, прости, что отвлекаю. У меня есть просьба, ты сочтёшь её глупой и мелкой, но для меня это крайне важно. Потом объясню. Мы стартуем к Земле и везём на усыпление собак — для исследований. Спаси Жульку!

— Как ты себе это представляешь? — через пару секунд прохрипело за сорок тысяч километров.

— Ну, ведь собак, вернувшихся из космоса, всех оставили в живых! Проверяли их состояние — не сказался ли полёт на здоровье через три или пять лет, нестерилизованные даже щенков рожали. Вторую… тоже жалко. Но я за Жульку прошу. Не могу с ней расстаться.

— Не знаю. Ничего не обещаю.

Слышно было, что крайне недоволен просьбой. Говорил предельно сухо. Такой он всегда, когда знает: разговор слышен многим и пишется. Ласкового слова можно не ждать.

Ну а на кого ещё рассчитывать? В крайнем случае, на маму, если она успеет вмешаться до того, как Жульку усыпят, и затребует собаку в их институт. Якобы для медико-биологических исследований. Пусть у неё меньше влияния, чем у отца — члена ЦК, но зато когда разойдётся, напора больше. Иной подумает — ну её, эту бабу, связываться себе дороже.

Но это всё не точно.

Когда прилетела команда Джанибекова принимать станцию, четверолапая космонавтка уже прочно прописалась под синим комбинезоном Андрея, ни ворчание Павла, ни насмешки сменщиков не заставили бы снова привязать её в биологическом. Лейтенант впахивал как проклятый, стараясь не дать ни единого повода для упрёка, что с трёхкилограммовым довеском за пазухой он работает хуже.

Жулька иногда высовывала мордочку вверх и лизала Андрея в подбородок, а он гадал: сколько ей осталось жить — два или три дня?

А может, плюнуть на карьеру и вообще не отдавать? Как жить после этого, если он позволит погибнуть другу, да и нужен ли в космосе урод, способный предать близкого, даже если этот близкий — не человек, а собака?

Попрощались со сменщиками. И со станцией тоже, пусть неудобная, первые дни — и откровенно опасная для пребывания, она была на время домом. С ним оба космонавта сроднились ещё и потому, что вложили в него массу сил и нервов, едва не падая от усталости, пусть в невесомости упасть невозможно. К концу третьего месяца работали не аврально, по графику, отдыхали тоже, но усталость накопилась. Каково проводившим в космосе шесть месяцев, а Кубасов даже год!