Галобионты

– Это похвальное желание, мой друг, но не стоит слишком сильно к этому стремиться. Ты гораздо интереснее и ценнее как вид. Ты наделен столькими возможностями, что достоин быть божеством для всех людей. Именно поэтому ты должен иметь свою собственную концепцию. Для тебя не существует понятий морали, нравственности, категорий добра и зла.

Только целесообразностью должны мотивироваться твои поступки. Считай добром лишь то, что для тебя является благом. Соответственно, зло для тебя то, что несет тебе вред. Все очень просто, не так ли?

– Слишком просто, Хозяин.

– А разве это плохо?

Геракл пожал плечами.

– Все правильно, мой друг, – Степанов отечески улыбнулся, – тебе еще трудно определиться. Твое самосознание нельзя будет считать окончательно оформившимся до тех пор, пока ты не приобретешь практический опыт. Как бы ты ни был подкован теоретически, нужны собственные переживания и впечатления.

Ты их обязательно получишь. Для тебя не секрет, что такое установка психопрограммы, или зомбирование. Ты также знаешь, что по обязательному правилу, введенному нашим куратором, мы обязаны подвергать каждого галобионта этой процедуре.

– Мне хорошо известно об этом, Хозяин, – ответил Геракл, до мелочей знавший всю специфику работы профессора.

– Так вот, мой друг, – продолжал Степанов, – если бы полковник, не ровен час, узнал о том, что твой мозг остался в этом плане девственно чистым, он не допустил бы такого. Дзержинцу нужны рабы, которые беспрекословно выполняли бы любой его приказ и по одному его слову готовы были бы принести ему в жертву свои жизни. Он не отдает себе отчета, что при этом невозможно рассчитывать на независимость суждений, без чего, в свою очередь, невозможно становление независимой личности. Мне, в отличие от полковника, нужен не раб – их у меня и так уже достаточно, мне нужен друг, на которого я мог бы положиться, как на самого себя. В этом смысле ты можешь считать себя избранником судьбы. Именно тебе выпала эта почетная участь. Ты должен быть горд этим, мой друг.

Геракл низко склонил голову, даже покраснев от переполнявшей его глубочайшей признательности. Степанов был для него отцом, наставником, идолом, к каждому слову которого он прислушивался, как к гласу свыше. Мог ли он тогда представить себе, что пройдет какое-то время и его отношение к Хозяину претерпит кардинальные изменения?

– Мы с тобой тесно связаны общими устремлениями, общим мировоззрением, общим знанием, – проникновенно сказал тогда Степанов, положив руку на плечо Гераклу, – поэтому закон целесообразности является общим для нас обоих. То, что целесообразно для меня, соответственно, целесообразно и для тебя и наоборот, то, что является целесообразным для тебя, должно быть таковым и для меня. Все очень просто, не правда ли мой друг?

– Я буду делать только то, что нужно вам, Хозяин.

– Мне нравится твоя покорность, мой друг. – удовлетворенно проговорил Степанов, – уверен, что всегда могу рассчитывать на нее.

Вместо ответа Геракл поцеловал руку Хозяина, все еще лежавшую у него на плече.

В течение всего времени, проведенного на суше, Геракл старался согласовывать каждое свое действие с требованиями целесообразности. Даже тогда, когда это было очень сложно, он не позволял себе отступать от правила, введенного Хозяином. И всякий раз он убеждался, что профессор был прав. Лишь однажды Геракл не сумел соблюсти закона целесообразности. Это было связано с Еленой. Однако после долгих раздумий он смог найти тому объяснение. Взаимоотношения с этой женщиной были слишком сложными, чтобы определить, какие действия являются наиболее целесообразными. Когда он смотрел на Елену из окна машины, видел ее, такую жалкую и в то же время волнующую, закон Хозяина вдруг перестал действовать. Геракл не мог понять, что для него большее благо – смерть этой женщины или связь с ней.

На память вдруг пришли слова, когда-то давно брошенные Хозяином: «Все зло в мире от женщин». Тогда он не вполне оценил значение этой с горечью сказанной фразы. И только после того, как увидел Степанова, трепещущего над золотоволосой женщиной, Геракл согласился со словами Хозяина. По своему, хотя и недолгому, но яркому опыту пребывания среди людей, он знал, что общение с женщинами резко отличается от общения с мужчинами. Разумеется, это можно приписать гормональным процессам, но так ли все просто? Сей вопрос по-прежнему оставался для Геракла риторическим.

Но в одном он был уверен наверняка. На месте Хозяина он никогда не повел бы себя таким образом. Сколько бы не значила для него женщина, если забота о ней явно противоречит закону целесообразности, этой привязанностью нужно пожертвовать. Невероятное открытие поразило Геракла: Хозяин, нарушив свой собственный святой закон, перестал быть для него авторитетом.

Геракл поднял голову. Степанов открыл крышку гебуртационной камеры и склонился над золотоволосой женщиной. Лицо профессора было покрыто бисеринками пота, из прикушенной нижней губы сочилась тоненькая струйка крови. Геракл наблюдал, как Хозяин поднимает женщину на руки. Увидев ее обнаженное влажное тело, отливающее перламутром в ярком свете люминисцентных ламп, Геракл испытал острое, почти нестерпимое желание выхватить ее из рук профессора и умертвить, пока она не ожила окончательно. И в то же время он не мог не залюбоваться плавными линиями ее чудного тела, Геракл даже поймал себя на том, что ему хочется прикоснуться к ней и ощутить кончиками пальцем гладкость белоснежной кожи.

В этот момент Степанов потерял равновесие и едва не упал с возвышения. В мгновение ока Геракл подскочил к Хозяину, поддержал его и хотел было помочь ему перенести женщину.

– Уйди прочь! – пронзительно крикнул профессор. – Займись своим делам.

– Я хотел вам помочь, Хозяин.

Антон Николаевич не смотрел на Геракла, иначе его испугал бы яростный блеск больших темных глаз галобионта.

– Я сам справлюсь, – выкрикнул Степанов, отталкивая помощника плечом, – прочь отсюда!

Не говоря ни слова, Геракл отошел от Хозяина, продолжая смотреть на него гневным взглядом. В эту минуту неприязнь, подспудно возникшая у Геракла в момент, когда он впервые увидел золотоволосую женщину, переросла в неистребимую ненависть.

* * *

– Расскажи мне о том человеке, – попросила Любовь, перебирая тонкими пальчиками густые волосы Алекса.

– О каком?

– О том страшном человеке, который послал нас сюда.

– Почему ты называешь его страшным? – спросил Алекс, вглядываясь в прозрачные глаза любимой.

– Я не знаю, – ответила Любовь, – не могу объяснить, почему мне так показалось. Но я боюсь его, – тихо проговорила она, – помню, что когда я открыла глаза и увидела его лицо над собой, мне стало очень страшно. Он так смотрел на меня, будто хотел сделать со мной что-то страшное.

При этих словах голос девушки задрожал. Она приникла головой к плечу Алекса.

– Не бойся, родная моя, все теперь будет хорошо, я не дам тебя в обиду.

– Я знаю, – Любовь крепко обняла его, – я так люблю тебя…

– Знаешь, – заговорил Алекс, тихонько отстраняя девушку и заглядывая ей в глаза, – мне тот человек тоже показался странным. Хотя чувства страха он во мне не вызывал. Мне даже показалось, что он испытывает ко мне симпатию. Зато я точно знаю, что не понравился другому, тому, кто был рядом с ним.

– А разве с ним был еще-кто? – удивилась Любовь.

– Как, ты не помнишь? Его зовут Геракл. Он провожал нас и инструктировал.

– Я очень плохо помню то время, – вполголоса проговорила Любовь. – Словно это было во сне и сон этот приснился мне когда-то очень давно. Помню белые стены, лампы, которые слепили мне глаза и этого человека.