Ганфайтер. Дилогия

– Я не понимаю! – Гюнтер затряс в отчаянии головой.

– А чего тут понимать? – усмехнулся Тимофей. – «Плохие парни» ведут «хороших парней». Радуйся, что ты среди нас, с нами веселее!

– Нет, ну какая всётаки сволочь этот долбаный эскимос! – потрясённо проговорил Шурик. – Мы ж ему верили!

– Он вас просто использовал, – покачал головой Кермас.

– А тебя что? – буркнул Купри.

– И меня…

Командир «чернецов» обратился к фон Штромбергу:

– Где гестапо? Показывай давай…

– Ещё нато квартал пройти, – неохотно выговорил штандартенфюрер, – и налево.

– Никогда не думал, – хмыкнул Белый, – что доведётся побывать в застенках гестапо!

– Представляешь, – ухмыльнулся Гирин, – как тебе повезло?

В первом переулке налево обнаружилось большое серое здание, тяжело расплывшееся, как жирная бюргерша на пляже.

– Halt! – раздался громкий окрик, и на улицу высыпало десятка два человек в чёрной форме. Эсэсовцы. У всех у них в руках были короткоствольные автоматы с длинными магазинами. Затрещали короткие очереди, однако тонкие струйки плазмы взяли верх, скосив половину «охранного отряда». ^[185]Оставшиеся в живых дали дёру.

– Это Циммер соопщил о напатении, – упавшим голосом сказал фон Штромберг. – Или Шольц…

– Это уже не имеет значения, – мягко заметил Сихали.

«Чернецы» затолкали арестованных в просторный подвал и заперли за ними толстую дверь.

Тимофей успел обойти всё тёмное помещение кругом, ощупывая решётки на крошечных окошках, скрипучие нары, спотыкаясь о металлические табуреты, вмурованные в бетонный пол, когда под потолком вспыхнула лампочка.

– Ну и ладно, – с этими словами Сихали взгромоздился на топчан в углу и сказал: – Рассказывай, Гюнтер.

– А… о чём?

– Начни с сорок пятого года.

Фон Штромберг покашлял в кулачок и заговорил:

– Расумеется, я не помню моего тостослафного претка, Карла Людвига. Это не столь утифительно. Так фот… Тритцатого апреля Адольф Гитлер с Евой Браун, Мартин Борман, Генрих Мюллер, Карл Людвиг фон Штромберг собрались на аэродроме…

…Смеркалось, но вдали полыхали зарницы – русские бомбили Берлин. Сырой весенний ветерок доносил пряные запахи парящей земли, терпкий аромат клейких листочков и душную вонь кордита, меленита и прочей взрывчатой дряни.

Спортивный «Мессершмитт108» прогревал моторы на аэродроме «Вилмерсдорф». Пассажиры улетали налегке. Они стояли и жадно смотрели на столицу рейха, гибнущую под ударами армии «недочеловеков», слушали, как тяжко бухали фугаски, и гадали, на какой улице рушатся стены домов и занимается пламя. Ева Браун осторожно взяла под руку Гитлера, сгорбившегося и постаревшего, но тот ничего даже не заметил.

– Мой фюрер, – негромко сказал Карл Людвиг, – мы не проиграли войну, мы проиграли бой.

– Да, – тускло сказал «вождь немецкого народа», – да… Наша ненависть страшна, а воля к победе неизмерима…

Изпод крыла вынырнул капитан люфтваффе Петер Баумгардт и отрапортовал о готовности к полёту. Немногочисленная и немногословная команда поспешно заняла свои места. Моторы взревели, самолёт покатил по бетонной дорожке, набирая скорость, и взлетел, ложась на курс.

Карл Людвиг широко открытыми глазами смотрел на далёкие тёмные улицы Берлина, освещаемые лишь вспышками взрывов да огнём пожаров. ПринцАльбрехтштрассе… УнтерденЛинден… Фридрихштрассе… Александерплац… Все эти места, любимые им, пока ещё сохраняются в памяти, но надолго ли? Там, на другом краю мира, не сотрутся ли они? Не растворятся ли в холодном дыхании льдов?

Сквозь треск помех из приёмника донёсся низковатый голос Бруно Варнке, напевавший: «О, как прекрасно было там, на Могельзее…»

Фон Штромберг крепко зажмурил глаза – слёзы подступили и жгли нестерпимо. Он врал фюреру – войну они проиграли с разгромным счётом, а надеяться на то, что выводок представителей высшей расы вдруг покинет вонючую нору в недрах Антарктиды и пройдёт победным маршем, со второй попытки покоряя нынешних победителей… Глупость. Глупость, возведённая в степень никчёмности. Или у него нет веры?..

…Перелёт не слишком утомил пассажиров – «Мессершмитт» закружился над норвежским фиордом. Выходя на второй круг, пилот заметил костры, обозначившие секретный аэродром, и посадил самолёт. К трапу тут же подкатила пара роскошных «Майбахов» – Гитлер любил эти машины за мягкость хода – и увезла пассажиров в тайную гавань, где их уже поджидала субмарина класса UF. Ранним утром первого мая транспорт заскользил под холодными водами, чтобы пересечь экватор и достичь ещё более студёных вод у Южного полярного круга…

– …Тогта в Новом Берлине прошивало чуть ли не тфатцать тысяч челофек, – вздохнул фон Штромберг, – тут топыфали уголь и руту, плафили шелесо, пот сфотами Вальхаллы сиял яркий сфет. Гитлера похоронили на местном клатпище, пятнатцать лет спустя после Фторой мирофой. Начался… как это порусски… расруха, нет…

– Упадок? – подсказал Тимофей.

– Та, та, упаток! Фсё пришло ф страшное сапустение, а население фырошдалось.

– Мда… – сказал Сихали. – Ну и житуха вам выпала… Слушайте, Гюнтер, а как же тогда новоберлинцы пережили эти… как их… пульсации?

– Ах, это… Ну, я фсем растал специальные такие поглотители ислучения. Они маленькие софсем, умещаются в кармане. – Фон Штромберг вытащил из нагрудного кармана приборчик, похожий на портсигар и такого же размера. – Фот такой.

– Здорово, – оценил гаджет Олег Кермас.

– А фы мне не расскашете, – заговорил Гюнтер с запинкой, – что там, на ферху? Что пыло в мире? Откута фы? Мы ше тут ничего не снаем! Протим в фечных сумерках, как неприкаянные туши…

– Так чего ж вы не выбрались наружу? – громко удивился Белый. – Пробурили бы свод, и айда!

– Нарушу? – горько усмехнулся фон Штромберг.

– Натюрлих! – подтвердил Шурик.

– В тфатцатом феке такая попытка могла утаться, но токта люти поялись. «Фыйти отсюта, чтобы сесть пошисненно, как Гесс? – говорили они. – Спасипо, мы уше ситим! Так стоит ли менять место саключения?» А потом… Я ше кофорю, фсё тут пришло в упаток, началась расруха, фее наши силы ухотили на то, чтопы фышить.

– Да понятно всё, – прервал его Сихали. – Наша очередь. Шурка, повествуй.

Белый приосанился и начал долгий рассказ…