Гармония по Дерибасову
Шрифт:
– Могу паспорт показать!
– замельтешил Гид.
– Друзья зайдут. Вот и хотел угостить... Я же не потому, что дешевле... Сколько они стоят? Сколько стоят, столько и заплачу!
– Гид полез в карман, вытащил смятую трешку, посмотрел на Дерибасова и снова зашарил по карманам. В левом заднем оказался рубль с мелочью.
– Вот… - вздохнул Гид и протянул деньги Елисеичу.
– На все, пожалуйста.
– Продукция отпускается лукошками, - сказал Дерибасов.
Елисеич потупился.
– У меня больше нету.
– Видно было, что Гид готов вывернуть карманы по первому требованию.
– В виде исключения, - объявил Дерибасов.
– Исключительно ради дня рождения и советско-французской дружбы, ладно, оставляй залог.
Цепким взглядом Дерибасов прошелся
– Мегафон!
Дерибасов был человеком конкретного ухватистого мышления. Горячие чугунки идей со стуком выставлялись на широкий крепкий стол назарьинской предприимчивости, и нетерпеливый, вечно голодный Дерибасов восторженно обжигался недоваренным варевом.
Мысль о мегафоне возникла внезапно и, слегка поизвивавшись, застыла, прочно вписавшись в одну из дерибасовских извилин. В ту самую, где завалялось недостершееся воспоминание: какие-то кадры из какого-то фильма, в которых снимали какой-то другой фильм. И режиссер в клетчатой кепке споро орал в мегафон:
– Мотор! Мотор! Дубль! Уберите из кадра!
– Все!
– торопливо сказал Мишель Гиду.
– Катись из кадра жарить грибы!
Когда толпа рассосалась, Мишель заразительно заржал в мегафон и интимно поинтересовался у Елисеича:
– Девушка, хочешь сниматься в кино?
После этого он сменил ценник, жирно и нагло выведя фломастером цифру 15.
– Окстись!
– сурово сказал Елисеич.
– И по червонцу не брали!
– Нормалялек, Елисеич!
– бросил распираемый идеями Мишель.
– Щас народ сменится, и бум компенсировать твои опыты внешней торговли!.. Ах, какая девушка, - вздохнул Мишель, высмотрев жертву.
– Будь моя воля, я бы одарил ее букетиком из шампиньонов! Когда фирма встанет на ноги, будем продавать таким за полцены... Веселей, Елисеич! Лапти не жмут? Ты что, уже разносил?!
Елисеич невольно заворочался и запереминался. Мишель резко и независимо отошел от прилавка и рявкнул в мегафон:
– Эй, на первой скрытой камере! Чего рот раззявили?! Снимайте сюда!.. Да не меня, сапожник! Вот эту самую девушку! Веди, веди за ней камеру! Еще! Еще!!! Ее серьга - твоя звезда!
Девушка остановилась, готовая поверить своему счастью. Торговки за соседними прилавками посмеивались, ожидая, что отмочит Дерибасов на этот раз. И Дерибасов их не разочаровал:
– Так, русский богатырь! Сделайте из шампиньонов букетик и предложите девушке, когда она приблизится!.. Нет, это долго, - с сожалением сказал Мишель, видя, что Елисеич уже вдеревенел в прилавок.
– Бутафор! К завтра я хочу иметь шампиньонный букетик! Компране ву? Значит, вторая скрытая камера, крупный план! Девушка, улыбайтесь! Миллионы зрителей хотят вашей улыбки!
На поводке дерибасовского импровиза девушка, улыбаясь в разные стороны, дошла до Елисеича и уперлась в ценник.
– Что, дорого?
– добродушно хохотнул Мишель в мегафон.
– Конечно, вам жалко 15 рублей... Это читается на вашем лице... Так... Нет, нет! Не надо скрывать это выражение! Вы можете поторговаться. Миллионам молодых зрителей будет интересно увидеть, как вы торгуетесь!
Изваяния девушки и Елисеича с ужасом смотрели друг на друга.
– Что вы стоите, как два Дюка Ришелье?!
– рявкнул Мишель.
– Вы же снимаетесь в кино, а не в фотографии! Мой дедушка-фотограф умер, не дождавшись таких клиентов!
Три «пятерки» сползли с потной ладони в негнущуюся.
– Первая скрытая камера!
– ликующе воскликнул Мишель.
– У вас что, телеобъектив запотел?! А ну, давай - удаляющиеся щиколотки - крупным планом!!! Ах, какие тонкие точеные щиколотки... Вы видели что-нибудь подобное у нас в Одессе?.. Товарищи, не притесь в кадр! От молочницы до мясного прилавка - все в кадре! Чтобы в нем никакой стихийной массовки!!! Кроме актеров и продавцов вход с моего разрешения! Некиногеничным за разрешением не обращаться!.. Так... Что? Нет, вы - нет. Простите, вас не могу... А вот вы - да! Ну-ка, в профиль... Ладно, попробуем. Первая скрытая камера! Мотор!!! Проба 583! Русский богатырь,
...Перегруженный молчанием, старенький дерибасовский «Запорожец» еле тащился. Елисеич с заднего сиденья обиженно таращился на дорогу. Дерибасов искал аргументы. Фирма была в опасности - ее раздирали внутренние противоречия, ей грозила междоусобица - оказалось, что с Елисеичем нельзя было ходить в разведку боем в экономической войне. Вместо того, чтобы зубами вгрызаться в завоеванный сегодня плацдарм, Елисеич решил дезертировать - заявил, что торговать шампиньонами не будет, и все, хоть ты, Мишка, сдохни. А если ты, Мишка, еще раз попробуешь над стариком надсмеяться, да еще принародно, то вот этими самыми руками (бугры на стариковских ладонях пахли землей и грибами)...
Было ясно - из Назарьино Елисеича больше не вытащить. Однако толстая пачка денег в заднем кармане, прыгая на колдобинах вместе с «Запорожцем», фамильярно похлопывала Дерибасова по ягодице и успокаивала: «Нормалялек, Мишель! С башлями не кормят вшей!»
В конце концов, все выходило не так уж плохо. Как говорится, каждому - свое. Пусть старик унавоживает шампиньонницу и сочиняет компост. А творческий сбыт товара Дерибасов возьмет целиком на себя.
Дерибасов закусил ус и засвистел. Творческий сбыт товара, как и любое творчество, таил в себе гигантские возможности и огромные трудности. Дерибасов мужественно выдвинул подбородок и придавил акселератор. Было ясно, что рынок Ташлореченска не созрел для дорогостоящего деликатеса. Требовались люди, счастливо сочетающие тонкий вкус и толстый кошелек. Спецконтингент. И Дерибасов верил, что такие люди в Ташлореченске есть. Иначе для кого и за счет кого живут хорошо одетые девушки с тонкими талиями и щиколотками.
Стоявшая на развилке, как иллюстрация к указателю «Назарьино», Анжелика, внучка махровой цветочницы Еремихи, тонкостями сечений не обладала. «А ведь, - подумал Дерибасов, тормозя, - взяла и десантировалась в гущу спецконтингента».
Анжелика тяпнула пятерней ручку и просунула в дверцу открытую сельскую улыбку:
– Здрась, Матвей Елисеич! Здрась, Михал Венедиктч!
– Анжелика лупанула глазами на колени Елисеича, торчавшие вместо переднего сиденья, и, скользнув взглядом по его босым ступням с блаженно шевелящимися пальцами, хмыкнула: - Чего это? Сиденье пропили? Во даете! Отпад!
– Давай, маркиза ангелов, - сказал Дерибасов, - впархивай в салон. Ну?! Удивляюсь на тебя - работаешь в таком месте, а не знаешь, как больших людей возят.
– Да ну, к нам их всяко возят. Вчера вон одного вообще на носилках привезли. С охоты. Грибами, мол, отравился. Да куда ж там, грибами! Больно эти грибы перегаром воняли!..
Грудастое и задастое, задорное молодое тело вытеснило из «Запорожца» остатки гнетущего молчания, и машина весело и легко покатила по проселку.
Анжелика была жизнерадостной жертвой одной из своеобычных назарьинских традиций. Дело в том, что в свое время у основателя села Назария было три сына и выводок дочерей. Очевидно, собственный горький опыт и вложил в его уста поразительный по пронзительности афоризм: «Старая дева губит все дело, а баба без мужика на всякую дрянь падка». Несколько поколений назарьинцев переварили это предостережение в крепкую традицию - когда парней забирали в армию, их девки подавались в Ташлореченск. Исключение допускалось только для самостоятельных хозяек. Отслужив, солдатики шли из военкомата в ЗАГС, чтобы заявиться на родину не мальчиком, но мужем: лычки, тугой вещмешок, жена. Невостребованным девкам предлагалось два выхода. Один из них был выход замуж за кого угодно. Он давал право на более-менее почетное возвращение в Назарьино. При этом полоненный муж попадал как бы в примаки ко всему селу, то есть отношение к нему было специфическим. Но дети за иногородность родителя уже не отвечали и получали полноправное назарьинское гражданство. А гордость учителя биологии - Санька Дерибасов - вообще утверждал, что «примаки» спасли назарьинцев от вырождения, принеся свои гены на алтарь общественного воспроизводства.