Гармония по Дерибасову

На доме напротив висел выцветший плакат: «Храните деньги в сберегательной кассе». На плакате были нарисованы уверенно улыбающиеся люди, и невозможно было представить, чтобы кто-нибудь из них побежал, вечером в сберкассу снимать честно или нечестно нажитые полторы тысячи, чтобы отдать их под часами за какого-то Тяпу. Тем более, что...

– Гражданин!!!
– с надрывом воззвал Дерибасов к добротному мужчине, отвечающему стандартам вышеупомянутого плаката.
– Товарищ!!! До скольки работают в вашем городе сберкассы?

Мужчина поднял бровь и пожевал губами:

– Ме-е... часов до шести... ме-е... может, какие и до семи...

– Сука, - констатировал Дерибасов и побледнел.

* * *

– Светик... ку-ку...
– заискивающе улыбнулся Дерибасов в приоткрытую дверь.
– А меня в автобус с Тяпой не пускают...

Светик торопливо прикрыла дверь, защемив рванувшегеся домой Тяпу. Поросячий визг мгновенно откинул дверь назад, и, на хвосте у Тяпы, в квартиру ворвался Дерибасов. В темноте коридора раздалось шипение Светика:

– Чего ты приперся? У нас гости. Короче, вали.

Вместе со своей собакой. Дерибасов вздохнул:

– Светик, - сказал он.
– Я плачу неустойку. Заметь, я не требую назад всю свою сумму. Но он же стоит семьсот рублей! Купи его у меня за семьсот и оставь себе триста в память о моей страстной натуре... Ну че ты?!

Светик на секунду задумалась. За закрытой дверью, в комнате, захихикала Лялек:

– Во дает! Хочет семь монет за кобеля без паспорта!

И Дерибасов понял: не легкомысленные горожаночки, поддавшись его обаянию и напору, продали с некоторой надбавкой любимую собачку! Хищницы из каменных джунглей всучили заезжему простачку яичницу по цене божьего дара и теперь сыто скалились: «Во, деревня!» Дерибасов понял и озверел. Собираясь высказать Ляльку все, что та заслужила выслушать, Дерибасов вломился в комнату. И там он уже не озверел, а осатанел: за столом томно пила чай та, о встрече с которой он так мечтал под автовокзальными часами.

– А! Так у вас шайка!
– истерично крикнул Дерибасов.
– Всех порешу!

– Ступай-ка ты отсюда, - лениво посоветовали ему из модной одежды.
– Катись в свою деревню. А то там коровы недоенные.

Дерибасов выхватил из сумки топор для рубки мяса и воздел его:

– Деньги на бочку!

Светик метнулась к телефону, крутанула диск и едва успела отдернуть пальчик. Два полутелефона разлетелись в разные стороны, топор вонзился в тумбочку. Девицы побледнели и вжались в мебель.

– Жизнь или кошелек?!
– спросил Дерибасов и дорубил тумбочку. Потом он подрубил ножки столу, и столешница опрокинулась, обдав кипятком Модную одежду.

– Та-а-ак!
– удовлетворенно сказал Дерибасов.
– Начнем с Лялька. Где деньги?! Спрашиваю двадцать раз - по числу пальцев на руках и ногах. Один вопрос - один палец.
– Он постучал топором по поверженной столешнице.
– Потом отрубаю голову. Где деньги?!!

– Та-а-ам...
– Лялек направила дрожащий пальчик на ящик серванта.

– Ну ладно, - сказал Дерибасов, увидев пачку денег и сразу подобрев.

– Все не бери!
– закричала Светик.
– Там еще и наши.

Послюнявив пальцы, Дерибасов неторопливо отсчитал тысячу рублей, добавил пятерку за свинину, уложил деньги в глубокий внутренний карман и неожиданно погрустнел.

– А мы ведь могли провести вечер гораздо приятнее, - с укором сказал он, - если бы не ваша собачья затея. Поверьте мне - гораздо приятнее!..

Грустный Дерибасов опустил взгляд в ящик серванта, заметил изящную серебряную цепочку и меланхолично, как песок с риодежанейровского пляжа, пропустил ее сквозь пальцы:

– И эта бижутерия лишь в очень малой степени сможет компенсировать мне несостоявшийся культурный отдых. Тем более, что из-за вас я не смог купить подарок любимой женщине.

– Положь на место!
– завизжала Лялек.
– Это же серебро! Дурак! Вор!

– Ах, девочки. Я не вор! И не такой дурак, если вы заметили, - интимно признался Дерибасов.
– Я же говорил за себя, что страстная натура. Мое сердце уже сутки принадлежит не той, с кем связано священными узами. И вот во имя этой чистой любовной связи я имею вам предложить пожертвовать безделушку белого металла светлой сельской девушке с открытой улыбкой...

Ночной автовокзал был похож на крытый рынок. Между рядами так же толпились, только в рядах не стояли, а сидели. Дерибасов вышел на воздух - ему не сиделось.

Наконец, появилась скамейка под фонарем. Вид с нее был неплох: вокзал светился теплой желтизной, пыльные усталые автобусы казались блестящими и бодрыми.

На скамейке сидела женщина в брючках, с решительным выражением серых глаз под редкой челочкой.

Дерибасов присел. «На корреспондентку похожа, только толстовата», - подумал он и улыбнулся.

– Вы на какой автобус, простите?
– спросила женщина.

– Назарьино, - сказал Дерибасов.

– Вы там живете?
– обрадовалась женщина.

– Живу и работаю, - уточнил Дерибасов веско.

– Расскажите мне о Назарьино!
– попросила она и достала блокнот.
– Я из молодежной газеты, - представилась она.
– Эвелина Пранская. ...Видите ли... Назарьино - это...
– корреспондентка заученно улыбнулась, - это, я бы сказала, загадочное место...

Дерибасов вскинул брови.

– Это слишком сильно сказано, конечно, - весело объяснила Эвелина Пранская.
– Я литконсультант газеты. Вы не поверите... э... как, простите, вас зовут?

– Михаил, - ответил Дерибасов.

– Михаил... э… - сказала Эвелина Пранская.

– Нет, нет, просто, это, Михаил, - преданно смотря в глаза журналистке, прервал Дерибасов.

Эвелина Пранская кивнула и продолжила:

– Вы не поверите, Михаил, если рассказать вам, сколько ежедневно мы получаем стихов. Молодежь пишет стихи, Михаил, это так отрадно. Неумелые стихи, большей частью плохие. Но это стихи, Михаил, это свое видение, это потребность в творчестве, Михаил, это, если хотите, показатель душевной тонкости нашего молодого современника; показатель возросшего культурного уровня, Михаил. Пишут из всех концов области, нет такого места, откуда бы не получали мы стихов, Михаил!

Михаил преданно кивнул.

– Кроме Назарьино, - пожала плечами Эвелина Пранская.
– Десять лет я литконсультант. И никогда, вы представляете, Михаил, никогда не получала из Назарьино не то, что стихотворения, а даже ма-а-ленького, ну вот такого кусочка художественной прозы, - она показала пальцами, какого именно кусочка.

– Да?
– сказал Михаил.
– Ну это... специфика такая. У нас это... люди... работают... ну... ну, некогда нам, - Михаил повысил голос, - нам некогда ничем другим... вот!
– он дернул усами.