Гармония по Дерибасову
Шрифт:
– Да я все понимаю, Михаил, - ласково сказала Эвелина Пранская, - я очень люблю, горжусь нашими назарьинскими тружениками, кормильцами, я не боюсь таких высоких слов, Михаил. Такие как вы, Михаил, это прямые, честные, прекрасные люди...
Михаил сурово кивнул. Он почувствовал себя широкоплечим и могучим мужчиной, полным земных бурных соков и горячего солнца вместе с ветром.
– ...Михаил, вы можете себе представить, что сегодня я получаю конверт из Назарьино! Я не верю глазам, Михаил, открываю и вижу... Михаил, как вы думаете, что я могла увидеть?
– спросила Эвелина
– Это... не знаю, - ответил Михаил, но в ушах уже звенел знакомый высокий голосок: «Это я стихи писала! Сама!» Дерибасов побледнел, а голосок продолжил: «...и послала их в областную молодежную газету!»
– Там были стихи, Михаил, - торжественно сказала Эвелина Пранская, - конечно, стихи плохие, неумелые, местами даже глуповатые, я бы сказала, но такие чистые, такие прозрачные, Михаил, что просто диву даешься! Сразу представляется ласковое небо, лес, чистая речка...
– Так!
– сказал Дерибасов.
– Это честные стихи, Михаил, - продолжила Эвелина Пранская, - даже иногда слишком честные. Иногда хотелось взять эту девочку и просто по-матерински отшлепать ее... Михаил, девочка честно, все, что видела, все, что чувствовала, она записывала в заветную тетрадку, Михаил...
– Да?
– громко сказал Дерибасов, - все?
– Да, Михаил, да!
– Эвелина Пранская записала что-то в блокнот.
– Ваша живая реакция убеждает меня, что девочка никогда, никому не читала своих стихов... Ее односельчане, Михаил не знали, что рядом живет тонкая, чистая душа...
– Светлая, - потемнел Дерибасов.
– Да, Михаил, да, - Эвелина Пранская записала что-то в блокнот.
– И это даже достойно осуждения, эта наша некоммуникабельность, невнимательность к людям, наша замкнутость, Михаил, снова некоммуникабельность.
– Кто?
– сказал Дерибасов.
– ...Коммуникабельность - это... ну, это незачем, - улыбнулась Эвелина Пранская, - да это и другая тема. А девочку зовут Зоя Осипова. 10 «А» класс - больше она ничего не написала. Вы ее знаете, Михаил?
– Что?
– громко сказал Дерибасов.
Эвелина Пранская что-то записала в блокнот.
– В ее стихах много имен, почти все стихи о любви. Очень часто повторяется некий Михаил Венедиктович - рифмы неумелые, еще бы, к такому отчеству подобрать рифмы, вы представляете, Михаил? Кстати, по стихам этот Михаил Венедиктович тоже очень тонкий, умный человек...
– Светлый!
– сказал Дерибасов.
– Спасибо, - улыбнулась Эвелина Пранская, - это именно то самое нужное слово, которое не всегда находится. Светлых людей надо знать, Михаил, вы знаете этого человека?
– Знаю, - сказал Дерибасов.
– Это алкоголик.
Осуждение в его голосе было искренним - Дерибасов употреблял алкоголь настолько редко, что Дуня тихо презирала его, выпив, по обыкновению, вечерком рюмочку десертного «для здоровья». Так было заведено в Назарьино, однако алкоголиков в деревне не было.
В истории Назарьино было всего двое горьких пьяниц, но оба были Арбатовы, а это все равно что приезжие. Да и ходили они в алкоголиках недолго: первый, Софрон, скоропостижно скончался, так и не допев любимую «Калинушку», а второй женился, исправился
и даже окончил вечернюю школу.А вот Дерибасов не пил.
– Да, я слаб, - говорил он Дуне.
– Да уж, - соглашалась Евдокия.
– Моя тонкая душа подвержена, - пояснял муж Михаил.
– Если начну - не кончу. Не вводи нас во иску-шение-е-е, - козлино ныл он.
– Шут гороховый!
– беззлобно говорила Дуня, после чего муж Михаил отворачивался к стенке на 3-4 дня.
– Алкоголик?!
– удивилась Эвелина Пранская и отложила блокнот.
– А может быть, тезка?
– Нет, алкоголик, - упрямо сказал Дерибасов, - они уже давно... Мне ли не знать...
– Что давно?!
– сказал Дерибасов с сельской непосредственностью.
– Да если бы только! Хоть бы это... людей стеснялись! Так нет! Она ему стишок, а он в тот же вечер, если до клуба доползает, ей частушку. Прямо при всех!
– Частушку?!
– Ну да. Тоже, поэт. Это... снюхались. А частушки такие!
– и Дерибасов исполнил единственную сочиненную им еще до женитьбы частушку:
Я у милки две груди
накручу на бигуди!
Если пышной будет грудь,
замуж выйдет как-нибудь!
– Кошмар, - оценила Эвелина Пранская.
– Могу еще спеть, - предложил Дерибасов.
– Только это самая приличная. Он раньше, это, что «Я у Зойки две груди...» пел. Мать ее не выдержала, кипятком его ошпарила. Теперь «я у милки» поет.
– Надо же!
– огорчилась Эвелина Пранская.
– А я бросила все, дочка болеет, муж в командировке... а... как же это?
– А так, - мстительно сказал Дерибасов.
– А... Зоя?
– осторожно спросила Эвелина Пранская.
– Зоенька?
– рассмеялся Дерибасов.
– Мне очень неудобно вам так в лицо... Но... простите меня, у меня самого четверо детей, нет, пятеро, три дочки... если хоть одна будет похожа на эту... эту Зоеньку, с вашего разрешения, и не то, что в десятом классе, а хоть в сороковом, я ее...
– Дерибасов раздул ноздри, вытолкнул воздух и грозно продолжил: - Я простой сельский парень, у меня это... Ну, полный дом детей! И люди у нас честные, прямые. А Зойка - выродок, общедеревенское мнение - шлюха она, простите за выражение, но я простой человек, я говорю, что есть!
– Как?
– растерянно сказала Эвелина Пранская.
– В 10 классе?!
– Так!
– уверенно сказал Дерибасов. И вдруг его осенило. Мысль, пришедшая к нему, была так хороша, что он даже зажмурился.
– То есть была, - сказал он печально.
– Почему была?
– спросила Эвелина Пранская.
– А позавчера утопилась, - развел руками Дерибасов.
– Плакали мы, но даже с облегчением, честно говоря. Да и бог с ней, может, что поняла. Вы знаете, я простой парень, говорю, что думаю, у нас в Назарьино все простые люди, так вот нам ее не жаль! Старухи говорили - только могила исправит. Старость мудра. Мать однажды кричала: «Хоть бы убил кто - позор на всю семью!» Знаете, что такое осуждение коллектива?
– сурово спросил Дерибасов.