Гастарбайтер

– А вот и она, – разогнал Вадим тревожные видения товарища. «И зачем только долбаный Очкарик сказал про эту сотку? Сто тысяч, сто тысяч», – злился Женя, поднимаясь по ступенькам.

Настю привёз Чипс, припарковавшись напротив, но выходить из машины не спешили. На улице Женя увидел то, что было воспринято им как дурной знак. Милицейская «Тойота» словно голодная акула, высматривая добычу, медленно ехала мимо. Рощин стоял выше по улице, достав из сумки кусочки хлеба, бросал их голубям. Джип тормознул возле него и сидящий на заднем сидении сержант насмешливо спросил: – На обед себе кормишь?

Не глядя на «беркутёнка» Очкарик отрицательно покачал головой и ответил спокойно:

– Нет, тебе.

Мент хотел выйти из машины, но старший экипажа, увидев что-то более перспективное сказал: – Поехали.

Водитель включил скорость и «Тойота» уехала, оставив после себя серое облако выхлопного газа.

– Что он творит! – возмутился Женька с глухим сожалением в душе, если б мокрушника забрали, всё бы отменялось и засевшие в засаде бородачи ни кого не дождавшись, пошли домой. Мысленным взором он увидел, как сидевший на кухне человек в камуфлированной куртке и шрамом на левой половине смуглого лица подводит бруском охотничий нож. Что солнечный луч, сквозь неплотно задёрнутые шторы, скользнув по острию, ослепил мужчину, тот, продолжая движение, поранил палец и тяжёлая капля, сорвавшись с лезвия, падает на пол, разлетаясь багровыми брызгами… Судорожно сглотнув, Женька прогнал наваждение и побежал за приятелем через дорогу.

В машину его не пригласили; выгнав Чипса, Вадим с Настей в полголоса обговаривали детали, напоминая двух заговорщиков. Выйдя из «пятёрки» Вадик объявил:

– Мы поедем на место, посмотрим, что к чему, а вы пешком идите. Тут недалеко, на следующем повороте направо.

Они уехали, и Женя с Очкариком пошли в нужном направлении.

Пятиэтажный дом дореволюционной постройки стоял посередине квартала; Вадим крутился возле него, машины видно не было.

– Я тут нашёл улочку за домом, Чипс там будет ждать. Только что звонил с таксофона, наш друг на месте. Ну, с богом, – оглядевшись по сторонам, он зашёл в парадное.

Квартира, которую снимал Настин знакомый-австрияк, находилась на четвёртом этаже. Предположительно в ней должен был быть он и его переводчик, сам иностранец по-русски не говорил. Вечером бизнесмен улетал в Вену, и второго шанса у них не было.

Женя застегнул до подбородка «олимпийку», натянув бейсболку до бровей. Они с Очкариком стояли на площадке между этажами, держа в руках веревку и скотч. Вадик лежал на полу под дверью с пистолетом в руке, наводчица, стерев косметику, стояла перед глазком в домашнем халате, замотав волосы полотенцем. И казалась Жене, не лощеной стервой, а совсем другой, домашней и безобидной, увидев такую он бы точно открыл.

«Раз, два, три», – отсчитала про себя Анастасия и требовательно нажала звонок. Тревожные трели раздались внутри квартиры, но к двери никто не подходил, и она продолжала звонить. Послышалось шарканье комнатных тапочек, шаги замерли у глазка – невидимый человек внимательно разглядывал её.

– Вы к кому? – с удивлённой настороженностью спросил мужской голос.

– Мужчина, что вы себе позволяете! – завизжала Настя, и Женя тревожно подумал: «Чего она так орёт? Сейчас все соседи сбегутся на этот цирк». – Я только что ремонт сделала, а вы меня затопили!

За дверью послышался невнятный разговор и тот же голос возразил:

– Девушка, Вы ошиблись, у нас все краны закрыты.

– Ошиблась?! – переспросила Настя страшным голосом. – Я что дура, по-вашему? Идите, посмотрите! Краны закрыты, а трубу прорвало под плиткой и меня залило по стояку. Это уже не первый раз, с вашим жильём постоянные проблемы! – голосила она, но дверь не открывали. Слёзы отчаянья придали сцене правдоподобия. Женьке на миг показалось, что жильё снизу, трёхкомнатные хоромы стоимостью в «лимон» «баксов» действительно затопило. Сквозь подвесной потолок спальни в розовых тонах, потоки ржавой воды текут на огромный «траходром», супружеское ложе, заливая простыни и эксклюзивные обои. «Вот актриса, – уважительно подумал он. – Ей не людей грабить, а в театрах играть».

Внутри напряжённо шушукались, похоже, там о чём-то спорили на чужом языке. Слёзы из Настиных глаз размывали туш, грудь вздымалась, и она тихо причитала всхлипывая:

– Позвоню в милицию. Пусть хоть кто-то защитит. Слабую женщину. А ещё приличные люди! – укорила она напоследок, отходя ни с чем от не взятой ею крепости.

И замок щёлкнул. Дверь приоткрыли на два пальца, но этого хватило Вадиму чтоб, оттолкнувшись, ввалиться внутрь. Настя побежала вниз, а Женя с Очкариком ей навстречу.

– На пол! Лежать! – ревел Вадим, держа под прицелом двух свалившихся на паркет мужчин. Их связали, заклеив рот скотчем, и оттащили в комнату. Женька был с ними, роясь в столе и шифоньере, Рощин пошёл на кухню, Вадик остался в прихожей. Запустив руку во внутренний карман висевшего на вешалке пиджака, он нащупал толстую пачку и, вытащив, зачарованно смотрел на неё, забыв обо всём. В ней были только стодолларовые купюры. Почувствовав слабость в ногах, Вадим опустился на стул – спешить больше было некуда.

Забрав пистолет, Рощин зашёл на кухню, заметив стройную блондинку лет двадцати, прятавшуюся за холодильником. Увидев оружие в его руке, девчонка завизжала:

– Я не причём! Я проститутка!

– Заткнись шалава, – зарычал Очкарик, замахнувшись рукоятью. – Поворачивайся.

Подвыпившая «шалава» истолковала команду по-своему. Повернувшись к нему спиной, она выгнулась буквой Г.

– Ты что творишь, придурошная! – растерялся Очкарик. – Руки давай. Тебя что, никогда раньше не связывали?

Поняв, что убивать не будут, девчонка ответила:

– Связывали пару раз. Всякие извращенцы попадаются.

Сидя на стуле в прихожей Вадик подвёл итог. В пачке было шестьдесят пять тысяч долларов, ещё семьсот «баксов» он нашёл в бумажниках мужчин и сумочке девушки. Пока Вадим был занят подсчётами, на кухне подельники опустошали холодильник. Путана, сидела тут же на табурете, со связанными за спиной руками и Женя кормил её, накалывая вилкой кусочки колбасы и хлеба.

– Мальчики, развяжите, – хныкала пленённая «жрица любви». – Руки совсем затекли, синяки же останутся.

– Терпи, кому теперь легко, – отрезал Женька, медленно переворачивая в её рот стаканчик водки. – Издержки профессии страхованию не подлежат.

Стоя в коридоре, Вадик, молча, глядел на «банкет».

– Вы что, больные? Она же вечером наш фоторобот будет составлять, – с трудом сдерживаясь, спросил он.

– Кто, Танюха? – удивился Женя. – Не будет. Мы ж её сейчас зарежем.

Взяв нож, которым до этого резал колбасу, он стал медленно приближать его к носу девушки. Проститутка испуганно следила за лезвием и широко раскрытые глаза её постепенно сошлись у переносицы.