Гайдар

К переправе с Мишей Тонковидом пришли последними. У сосны, явно нервничая, их ждали командир отряда Горелов и еще трое партизан. Аркадий Петрович тяжело дышал. Возбуждение боя проходило. Перебираясь по стволу через трясину, Гайдар дважды оступился, но всякий раз нога упиралась в ветку или сук, и он лишь обрызгал сапоги.

Километра через полтора сделали привал. Кто закуривал, кто перематывал набухшие, грязные портянки, кто выжимал мокрую шинель. Изредка доносились автоматные очереди: немцы прочесывали лес, но здесь, на опушке, где собралось пятнадцать-двадцать человек, эти очереди никого уже не тревожили.

Аркадий Петрович поудобней устроился на чуть скошенном пеньке, передвинул на колени тяжелую противогазную сумку, с которой никогда не расставался, а ложась спать, клал под голову или возле, хотя, кроме рукописей и кое-какой дребедени, то есть вещей, на войне почти бесполезных, в ней ничего не было; переложил из брюк в карман шинели трофейный «вальтер», найденный в кобуре убитого им оберста - коменданта Переяслава. Слегка откинулся (спина ощутила крепкий, широкий ствол) и «распустил», расслабил, сколько мог, мышцы. Он бы многое сейчас дал за возможность вздремнуть, но спать было негде. Осень в этом году наступила рано. Нынешний октябрь на Украине вышел не теплее декабря. Хорошо, Горелов догадался выдать зимние вещи.

К тому же пора было трогаться: искать ночлег, еду, узнавать, что происходит в окрестностях, и думать о том, как жить после нынешней катастрофы.

В бою отряд потерял немногих (немцы оставили куда больше), но рассыпался. Здесь, на опушке, с Гореловым сидели все больше окруженцы: лейтенант Абрамов со своими понтонерами, лейтенант Вася Скрыпник, тоже понтонер, Миша Тонковид - «лейтенант в кожаной куртке», Никитченко из Сквирского райкома, Александров из НКВД.

Но и те, что собрались теперь на опушке (Горелов бодрился: «Ничего… остальные скоро подойдут…»), имели один автомат с неполным диском, несколько винтовок, пять-шесть гранат, небольшой запас патронов, в карманах - пистолеты. (Скрыпник, тот не расставался с обшарпанным своим наганом.) И больше ничего.

И все- таки самым тревожным было не отсутствие оружия и провианта (оружия кругом полно, а иные тайники с продовольствием знает один только Горелов), а то, что некуда теперь было деться. Но об этом пока думать не хотелось. Больше всего за нынешний день у Гайдара устала голова.

Аркадий Петрович поправил на коленях сумку и задумался о доме. Он позволял себе это очень редко. Мысли о доме расслабляли, но они же и успокаивали. Так, во время сильной качки на корабле нужно видеть перед собой неподвижный предмет, чтоб не потерять равновесие и устоять на ногах.

Последний раз Гайдар был дома два месяца назад. Точнее: месяц и двадцать два дня, потому что уехал 30 августа. Но эта поездка в Москву с передовой - для отчета!
– была теперь далека, словно детство…

«На тот случай, если бы я был убит»

О том, что едет на фронт, решил сразу, как только услышал воскресное сообщение. Уезжая в Болшево с Кулешовым, оставил заявление Фадееву. 2 июля послал из Дома творчества Фадееву телеграмму: «Закончив оборонный сценарий вернусь Москву шестого не забудьте о моем письме оставленном секретариате. Гайдар». А возвратись, начал хлопоты.

Он ходил из одного кабинета в другой, пока его, рядового, подлежащего призыву по состоянию здоровья в последнюю очередь, не переосвидетельствовали, пока медики не позволили ехать на фронт хотя бы журналистом.

«Комсомолка» согласилась послать его своим корреспондентом. Генеральный штаб выдал пропуск. В редакции отпечатали удостоверение: «Дано писателю тов. Гайдару… в том, что он командируется в действующую Красную Армию…»

В тот же день, 19 июля, «Пионерская правда» начала печатать «Клятву Тимура». Он очень ждал этот номер. А когда прочел, усмехнулся: полковник Александров в «звуковом письме» Жене говорил: «Когда ты услышишь эти мои слова, я буду уже на фронте…»

Выходило все как по писаному.

В магазине на Арбате купил рюкзак с карманами, полевую сумку, бинокль, фляжку. Привел в порядок дела и бумаги.

На книжке «Мои товарищи» написал: «Милая Дора, что бы люди ни говорили, они всегда говорят одно и то же. Они говорят о своем горе и «своих» радостях И я с тобой говорил всегда о том же. Твой Гайдар».

На отдельном листке по пунктам перечислил всякие распоряжения:

«1) Документы военные старые разделить на две части - запечатать в разные пакеты.

2) В случае необходимости обратиться: в Клину к Якушеву. В Москве - сначала посоветоваться с Андреевым («Пионерская правда»)…

3) В случае если обо мне ничего долго нет-, справиться у Владимирова… или в «Комсомолке» у Буркова.

4) В случае еще какого-либо случая действовать не унывая по своему усмотрению.

Будь жива, здорова! Пиши, не забывай. Твой Гайдар». Написал еще одно письмо. Начиналось оно так: «В партбюро. Дорогие товарищи - на тот случай, если бы я был убит, обращаюсь с просьбой…» ^[16]

Доре не читал, но объяснил: письмо про нее, если будет трудно - чтоб не постеснялась, отнесла. Конверт заклеил. На конверте: «В партбюро Союза советских писателей - от Арк. Гайдара».

Женьке на том же Арбате купил книгу сказок и вклеил страничку со стихами:

Едет папа на войну

За Советскую страну…

. . . . .

Женя книжку прочитает

И о папе помечтает.

Он в далекой стороне

Бьет фашистов на войне!

Все. Теперь можно было ехать…

Дора с Женей хотели идти провожать - не позволил. В переулке, у самого парадного, непонятно как проведав, стояла толпа знакомых дворовых мальчишек и девчонок, с которыми играл, ходил фотографироваться, которых водил в кафе кормить пирожными. Ребята вышли тоже провожать.

С Дорой и Женей простился у парадного. Пожал руки ребятам и, не оглядываясь, пошел чуть вниз, мимо дома, где жил Валерий Павлович Чкалов, на улицу Чкалова - и повернул направо, к Курскому вокзалу.

С Тимуром простился незадолго перед тем: Тимур эвакуировался в Чистополь.

Возвращение в юность

Когда проснулся утрам, поезд шел уже украинскими степями. Белые хаты. Желтеющая рожь. Золотистые подсолнухи, синее неба - от всего веяло покоем, но покои был обманчив. Он знал по минувшей ночи, когда эшелон простоял несколько часов в тупике, пережидая воздушный налет на Москву.