Газлайтер. Том 31

Сейчас Тибурсио отчаянно нуждался в громкой победе. Связи с наркокланами и бандами давно висели над ним дамокловым мечом — его не раз пытались прижать, но он каждый раз «выкручивался» благодаря контактам в Генштабе и искусству шантажа. Только вот на этот раз всплыло старое дело, и газетчики вцепились, как голодные псы. Голова русского, уничтожившего пограничную флотилию, могла бы серьёзно упростить Лопате жизнь. А уж потом он бы с удовольствием закопал тех журналистов у себя на даче.

— Но хватит ли у нас огневой мощи, чтобы накрыть траншеи? — логично спросил разведчик.

В этот момент на дороге взревел двигатель. Из-за поворота вырулил потрёпанный армейский грузовик. За рулём — один из филиппинских бойцов, чудом сбежавший из плена короля Данилы. Грязный, взлохмаченный, но живой.

Грузовик тут же окружили солдаты, а Тибурсио Лопата грозно уставился на офицера, которого вытащили из кабины:

— Ты кто такой?!

— Великий Тибурсио! Я офицер береговой охраны! Я сбежал от этих треклятых русских и привёз наши пулемёты! — заорал тот, глядя снизу вверх с преданным выражением лица.

На платформе грузовика покачивались три станковых пулемёта, явно стянутые с разбитой позиции.

Полковник расплылся в широкой ухмылке, хлопнул в ладони, уже позабыв о беднягах сканерах:

— Вот это по-нашему! Отлично! Сколько там до их траншей?! Живо двигаемся — будем потрошить их окопы! Сначала как следует бахнем из всех пушек и пулемётов, а потом пойдёт пехота!

* * *

Наконец-то по нашим позициям начинают палить!

Ну как палить… Пшик-пшик. Огонь слабенький. У филиппинцев артиллерия — так себе. На троечку. Но, чтобы всё выглядело убедительнее, я заранее запрограммировал одного из пленных, чтобы он приволок этому Лопате грузовик с пулемётами. Заодно сработало и как мотивация. Я, конечно, надеялся, что Лопата забьет на вырубившихся сканеров, когда узнает что мы не идем навстречу, а укрепляемся в обороне, да только реальность оказалось выше ожиданий. Филиппинцы незамедлительно бросились в атаку не раздумывая. Похоже, полковник гонится за медалью или повышением.

Мы с Ледзором и альвами, конечно же, при первом огне, сразу ушли в траншеи да ответили ответным неуверенным огнем. Сейчас главное — хорошо сыграть в слабаков, чтобы херувимы купились на игру да показали свое истинное лицо. Пока же крылатые сидят в засаде и рож не показывают.

Пара снарядов попадает по передним окопам. Земля глухо дрожит. Я поднимаюсь и машу Зеле и Ледзору: мол, время «бояться». Мы демонстративно отходим в дальние траншеи. Делаем вид, что прячемся. Показываем, как наступающие нас «прижали».

И это работает.

Еще пара обстрелов, и Лопате надоело ждать. Какой нетерпеливый! Он бы мог нас попытаться выкурить, ведь снарядов и пулеметных лент у него хватает, да только все равно решил преждевременно выпустить пехоту.

— Хрусть да треск! Совсем своих бойцов не жалеет! — качает головой Ледзор, глядя сквозь дымку от обстрелов на бегущих к нам солдат.

— Ими командует карьерист и коррупционер, — поясняю я, будучи в курсе истории Лопаты — подсмотрел ее в голове у пленного. — А еще он хочет мою голову получить — целую и разорванную снарядом.

— Какая наивность, — фыркает Зела, накрывшись кислотным доспехом.

Филиппинцы подбегают, размахивая автоматами, громобоями, у кого что есть.

Я по мыслеречи передаю альвам:

— Ну, пора в рукопашку. Покажите, на что способны. Я на вас надеюсь. Верю, вам это под силу.

Зела откликается первой.

— Я не подведу тебя, мой король, — воительница пытается говорить твердо, но в ее тоне чувствуется неуверенность. И я понимаю альву. Очень тяжело притворяться слабаками, когда сражаешься с слабаками. Против природы не попрёшь.

Альвы и морхал бросаются в бой.

Полуголый Ледзор несётся вперёд с топором наперевес, сияя радостью, как всегда игнорируя ледяной доспех. У него и так всё в ажуре.

Зела старается держаться в образе: кислотный доспех влажно поблёскивает, движения сдержанны… Но вот рука дрогнула — и кислотный шар срывается в противников. Двое филиппинцев падают замертво, сожжённые до костей.

Такое вот неважное «притворство». Ну альва хотя бы старается в отличие от Ледзора который чересчур увлекся.

— Одиннадцатипалый! Да ты издеваешься! — кричу я ему по мыслеречи, когда он за один удар разрубает сразу шестерых солдат. — Что ты творишь, идиот?! Ты сейчас всю маскировку похеришь! Дерись слабее! Медленнее! Косо хотя бы!

Морах поворачивает ко мне голову и, не останавливаясь, отшвыривает с топора то, что от противника осталось.

— Хрусть да треск! — орёт он возмущённо. — Граф, я ни при чём! Это самый тяжёлый бой в моей жизни! Я их едва касаюсь — а они уже валятся, как дохлые мыши!

— Не оправдывайся, Одиннадцатипалый, — я остаюсь непреклонным. — Старайся лучше. Вот взгляни на Галадриэль — фехтует, пыхтя, будто на последнем издыхании. Ты тоже пыхти.

Финрод и Галадриэль — вообще прирождённые актёры. Окружённые врагами, два альва сражаются спина к спине, с каждым ударом всё медленнее, в глазах — отчаяние. А между делом ещё и обмениваются репликами вроде: «Я тебя не забуду» и «Если это наши последние минуты — я счастлива, что провожу их с тобой». В общем, если наш план и сработает — то точно благодаря этой парочке.

— Молодец, Галадриэль, — посылаю обоим ободряющие слова. — Финрод, и ты тоже! так держать!

Альва краснеет от удовольствия, театрально откидывает за плечо длинные золотые локоны:

— Стараюсь, Ваше Величество!

Между тем я, оставаясь в тылу, послеживаю за сидящими в засаде херувимами. И, кстати, потихоньку крылатые иномиряне стали продвигаться к нам. Ну, значит, не зря мучаемся.

Что ж, надо подогреть интерес публики, пока Ледзор с Бером все не запороли. Эти двое косят филиппинцев из рук вон плохо, вернее слишком хорошо.

Я резко выхожу из укрытия — прямо в самую гущу сражения. Альвы удивлённо замирают, Ледзор приподнимает бровь, а я скидываю с себя защиту. Обесточиваю накопитель, сбрасываю доспех — из резерва уходит энергия. Всё. Пустой, как бутылка после праздника.

Падаю на колени, делаю вид, что силы покинули меня. Что выгорел.

Филиппинцы это видят и моментально кидаются ко мне. Сразу трое солдат вонзают в меня копья. Я едва успеваю повернуться так, чтобы острые наконечники протыкали лишь бедра и плечи, не задевая жизненноважных органов.