Газыри
Шрифт:
— Думаете, поможет? — спросил я.
Он убежденно ответил:
— Конечно: такое кино! Назовите его теперь «Голубой петух» — пойдет снова, еще как пойдет!
Я бросился обнимать смеющегося старлея. Жал руку, пытался дружески потрясти пятерней неколебимое как гранитный утес, плечо: не молодец ли, и правда? Ай да спецназ!
На лице у Калашникова сперва появилось нарочитое недоумение — мол, не пойму, в чем тут смысл? — и тут же он вдруг тоже расхохотался.
У этой байки с «Красным петухом» есть свое продолжение — также, как есть между прочим, и предистория — но это, пожалуй, уже для другого «газыря».
Предистория
Было это давно, году, считай, в семьдесят шестом. Рассказывал мне ее только что вернувшийся из Польши тогда еще начинающий режиссер Киевской студии Михаил Беликов, получивший на Международном фестивале детских и юношеских фильмов в Варшаве первую свою премию: «Ты с Хмеликом знаком? Нет?.. Может, кино его видел, может, читал книжки — он очень прилично пишет — но такую фамилию, во всяком случае, наверняка слышал… А мы с ним в Варшаве подружились. Скажу тебе, крепко… Пили, конечно. До того, веришь, пили, что уже пора прощаться, сидим с ним на коробках с моим фильмом уже в аэропорту Внуково, поднимаем по последней… Поднимаем, а он мне и говорит: да, Миша, вы очень талантливый человек, я это сразу понял, когда увидал вашу картину, — недаром я за нее потом двумя руками голосовал, поверьте, — двумя руками! Вы молодец. Большой. Но чтобы окончательно в кинематографе утвердиться, вам, знаете, что надо? Вам надо снять фильм по одному великолепному, как раз в вашем духе, рассказу… автора я не помню, но несколько лет назад он был в „Новом мире“ напечатан. Знаете, как он называется?.. Это название и для фильма пойдет, оно тоже в вашем духе, поверьте: „Красный петух плимутрок“, так этот рассказ называется.
Я чуть со своей коробки не упал: а на чем мы с вами сидим, спрашиваю?.. За что пьем?!»
«На золотом крыльце сидели…» или — послесловие
Хмелик ли тогда, и действительно, напророчил, или так на роду ему было написано: нынче Михаил Александрович Беликов — один из ведущих кинематографистов Украины, один из самых известных режиссеров, давно и заслуженный, и Народный, а по занимаемой должности, по общественному положению — вообще самый-самый. Председатель Союза кинематографистов Украины.
Неожиданно позвонил мне из Киева годок назад, в 2000-м, значит, и говорит: наконец-то, мол, наши нынешние вожди поделили общее духовное наследие Советского Союза и даже документ соответствующий, наконец-то, мол, подписали. «Красный петух» само собой нам достался. Привезли его, стали показывать в Доме кино, люди с аплодисментами встали, а речи стали после просмотра говорить — все чуть ли не об одном: как же это могли москали такое богатство столько лет прятать? Наверно, нарочно скрывали, думали, что мы его тут же отберем!
— Во-от! — поддакивал я, тоже москаль, старому своему другу. — Хоть у вас оценили, видишь, — ну, наконец-то!
— Да что ты, что ты! — щедро делился своею радостью Миша. — Видел бы ты, что в Доме кино творилось!
Я вдруг спохватился:
— Погоди-ка, Мишаня! А как будет с моим «Братом»? Фильм «Брат, найди брата» небось тоже ваш теперь?
— Наш! — сказал Беликов уверенно. — По документам, что они подписали, — наш! Все, что снимала студия Довженко, все теперь наше.
— Приехали! — вздохнул я. — Кино о родной моей, о кубанской станице… которое и снимали не где-нибудь — в нашей Отрадной, оно теперь — духовное наследие Украины! А сколько там снималось наших казаков, наших старушек, ребятни отрадненской… Как с авторами — наконец? Повесть моя, сценарий, считай,
Толи Галиева — он тоже кубанец, из Туапсе…— Мы вас будем иногда приглашать, — сказал Миша с нарочитой серьезностью, но тоже явно посмеиваясь. — Скажу Сергейчиковой, что вы просились с Галиевым…
— Так и скажи, да-да. Этими словами!
Не дожили?
Потомок запорожцев — по материнской линии Лизогуб, по отцу — черниговский, я, толком не разберешь кто — то ли кубанец, а то ли все-таки, сибиряк, буду ждать теперь приглашения на свою «историческую родину».
Из за границы. Из страны, где все теперь до тютельки ясно?
С общим нашим, некогда великим и — это точно уж, неделимым духовным наследием.
Как называлась повесть, написанная в конце семидесятых годов: «БРАТ, НАЙДИ БРАТА!»
Неужели так-таки не найдем?!
Полынная слава
Не мы распоряжаемся своим творчеством — оно нами…
То-есть, речь, в конце-то концов, идет о Творце?
Казалось, куда Ему, в наше трудное и быстротечное время выше головы занятому, присматривать за каждым из нас в отдельности, но вот поди ты!
Сколько уже собирался поразмышлять об одном факте из книги Володи Гнеушева «Полынная слава», но вот вдруг только нынче готовность почувствовал, и почему, почему?
Как с атомной бомбой: все как будто не было второй составляющей, которая и должна была вызвать взрыв, и вот она нашлась, вот — готово!
Целый день вчера промучился в размышлениях примерно на ту же тему, о которой нынче пишу — о воинской доблести, о чести и бесчестии, а нынче утром, уже за обеденным столом, дожидаясь завтрака, продолжил чтение сборничка «Русская лирика XIX века» — открыл книжечку на известном — но полузабытом, как многое — стихе Дениса Давыдова, посвященном своему соратнику и так и названному его фамилией: «Бурцеву.» И прочитал эти строки:
Пусть не сабельным ударом Пресечется жизнь моя! Пусть я буду генералом, Каких много видел я! Пусть среди кровавых боев Буду бледен, боязлив, А в собрании героев Остр, отважен, говорлив!Прочитал это, и тут вспомнилось это, из «Полынной славы» моего друга: «Белый эмигрант, журналист, видимо работавший на нашу разведку, за что и был выслан из Франции в 1947 году, Лев Любимов рассказывал мне в шестидесятых годах о своих встречах в Париже со многими эмигрантами, в том числе и с приближенными к Деникину. В его расссказах чувствовалось искреннее уважение к Антону Ивановичу. Он рассказал, например, как Гитлер в начале войны пытался привлечь на свою сторону Деникина, не без основания полагая, что за этим честным русским генералом могли бы пойти немалые силы эмигрантов.
Гитлер послал к Деникину во Францию фельдмаршала фон Рундштедта, командующего группой армий „А“. Тот прибыл в маленький городок под Парижем, представился, но Деникин принял его холодно (вначале вообще не хотел встречаться, но уговорил адъютант, полковник Агоев) и руки не подал. Выслушав фельдмаршала, сказал:
— Я никогда не воевал против России. Я воевал против большевиков. Но теперь, когда власть большевиков в России утвердилась и народ моей Родины, собственно, другой власти себе, очевидно, не представляет, воевать против России я не пойду.