Генерал Коммуны

Между двумя ударами сердца рождалась, гибла и снова рождалась надежда. Он приподнялся и, не вынимая руки из коробки, стал поудобнее поворачиваться, и пули тотчас зло засвистели вокруг него. Тогда Артур поднялся и заслонил собой Домбровского.

Теперь Ярослав сразу мог ухватить гильзы за ребра, он потянул их к себе, ломая ногти, но не выпуская. Когда он вытащил их наружу, ему с трудом удалось разжать скрюченные пальцы. Матрос присвистнул, увидев его руку. Вся кожа была обожжена, исцарапана, там, где не было следов ружейного масла и сажи, темнели коричневые кружки от раскаленных ударников. Он легко дернул створку, она упала к его ногам. В эту минуту вернулся Рульяк с водой. Домбровский осторожно, чтобы не полопались пружины, остудил затвор и взял из рук матроса заряженную створку.

Четкая трель выстрелов митральезы прокатилась далеко по улицам. Двое солдат упали. Один из них с криком пополз назад, другой, завывая, катался по мостовой. И эти крики сильней, чем выстрелы, подействовали на остальных. Версальцы попятились, прячась за выступы домов.

Домбровский вертел тугую рукоять, зажимая и отжимая створку, и удивлялся, почему ручка стала такой липкой. Улучив минуту, он разжал ладонь — с опаленных пальцев клочьями слезала стертая кожа, рукоять покраснела от крови, но, подняв глаза, он тотчас забыл об этом. Он снова видел перед собой только версальцев, перебегавших от подъезда к подъезду и приближающихся к баррикаде. Он поворачивал во все стороны закопченное дуло митральезы и дергал спусковой рычаг.

На этой улице версальцы могли действовать только кучками — то, что нужно было для огня митральезы. Улица имела несколько укрытий, и Ярослав, быстро пристрелявшись, без промаха бил по ним. Иногда он нарочно не трогал какое-нибудь прикрытие, позволяя скапливаться там большой группе солдат, а потом беспощадно расстреливал их.

«Значит, их все-таки впустили немцы, — повторял он себе. — Несмотря на все клятвы, немецкое командование пропустило их через свою линию. Они действуют заодно, — он так и полагал. — Все против Коммуны. Грязная шайка!»

Особенно остро Ярослав сейчас ненавидел немцев. Версальцы были открытые враги, но пруссаки, ударившие из-за угла, в спину…

Ему казалось, что перед ним мелькают черные немецкие каски с золотым хищником посередине. Холеные, отъевшиеся на французских хлебах усатые морды… Они ринулись на умирающую Коммуну, как стая трусливых гиен.

Рульяк обливал водой раскаленный кожух, и холодные брызги летели в разгоряченное лицо Ярослава. Холод проникал ему в сердце. А матрос, глядя на быструю точность его движений, блаженно бормотал: «Клянусь небом, он настоящий моряк!»

Версальские солдаты, озлобленные неожиданным сопротивлением, упрямо бросались в атаки, но каждый раз отступали с полпути, сметенные огнем митральезы. На мостовой ползали, бились раненые. Офицеры отряда узнали Домбровского, и когда сквозь рассеивающийся дым проступало склонившееся над митральезой бледное лицо генерала, они слали ему грязные ругательства и угрозы.

— Проклятый поляк!

— Сдавайся! — кричали они. — Перестань стрелять! Мы закопаем тебя живьем, польская свинья!

Им вторили солдаты, рассвирепевшие от неудачи. Пули летели все гуще, впивались в мешки, и тоненькие струйки песка текли из множества дыр. Версальцы стреляли плохо, зато патронов у них было сколько угодно.

Сквозь грохот выстрелов Ярослав жадно прислушивался к их проклятьям. Такая ненависть была неплохим итогом его жизни. Домбровский мог гордиться ею. Его сухие, запекшиеся губы дрогнули в слабой улыбке. Мышцы, воля, внимание, нервы, напряженные до последних пределов, получили новые силы. Вот он, самый лучший ответ — свинцом. Короткая солдатская радость боя.

Он стрелял еще и еще быстрее, горячее тело митральезы дрожало в его руках, дым не успевал рассеиваться.

Артура Демэ и Рульяка захватил азарт этого боя. Зарядив створку, они стреляли из шаспо, затем опять заряжали створку и снова брали ружья. Матрос окунул грязное вспотевшее лицо в ведро с водой; отфыркиваясь, вскочил на вал и хриплым голосом закричал, что «мясники» откатываются назад. Он был ранен в плечо и не мог стрелять, но ругался вдохновенно и неистощимо.

— Ага, крысы! Горячо? Сынок, сними-ка вот этого!

Версальцы отходили в боковые улицы, оставляя убитых на мостовой.

Луи Рульяк, увидев подходившего к баррикаде старого Брюнеро с цепью коммунаров, наклонился к Домбровскому и крикнул:

— Пришел Брюнеро!

Ярослав весело подмигнул ему и, постепенно замедляя огонь, решил, что теперь пора, воспользовавшись смятением противника, подняться в атаку и на его плечах прорваться до Тарани, там соединиться с отрядом Пассдуэ, ибо рано или поздно обе группы версальцев сомкнутся южнее, зажмут их здесь в мешок, уничтожат и тогда с тыла нагрянут на Пассдуэ. Окончательно обдумав все это, он встал, покачиваясь на затекших ногах, расправил плечи и, счастливо улыбаясь, вытер рукавом черный соленый пот. Артур и Рульяк легли у его ног с ружьями, поддерживая редкий огонь. Артур стрелял с увлечением, тщательно прицеливаясь, пока возле уха не раздался какой-то дребезжащий стук. Он покосился и увидел упавший рядом бинокль Домбровского. У журналиста перехватило дыхание, он повернул голову, Рульяк удивленно застылыми глазами смотрел на Домбровского.

А тот, согнувшись, схватился руками за живот и тихо начал валиться на бок. Между пальцами его била кровь. Все трое, оцепенев, молча смотрели, как он падал, цепляясь плечом за сырые мешки песка. Крик Брюнеро привел их в себя. Они рванулись и подхватили на руки легкое тело Домбровского. Он всхлипнул и закусил губу.

Еще ничего не понимая, Артур помог уложить Домбровского на носилки. Брюнеро и матрос понесли его, осторожно огибая воронки.

— В живот… плохо дело… — тихо сказал кто-то, но все услышали эти слова.

Не было команды. Проводив глазами носилки, гвардейцы Брюнеро перелезли через мешки, скатились по насыпи на мостовую и, ни на минуту не задерживаясь, не оглядываясь, побежали вперед, выставив шаспо. Никто не стрелял. Артур бежал вместе со всеми, раскрыв рот, не слыша своего крика, все быстрее и быстрее, земля гудела под ударами ног, от ярости ломило руки. Скорее воткнуть этот болтающийся перед глазами штык. Они искали тех, кто убил Домбровского, и версальцам некуда было спрятаться. На головы «мясников» летели из окон цветочные горшки, бутылки, посуда, камни. Облупленные стены домов, ухабистая мостовая, щербатые тротуары, покосившиеся фонари, заклеенные вощеной бумагой окна — все голодное, нищее предместье, вздымая костлявые кулаки, гналось за ними, крича:

— Вот они!

Артур пришел в себя уже в отряде Пассдуэ. Он сидел на ступеньках какого-то подъезда, бессмысленно бормоча:

— Вот и все… Вот и все…

Закостенелыми пальцами он продолжал сжимать шаспо. Повсюду — на груди, рукавах, на брюках и, наверное, на лице — были пятна чужой запекшейся крови.

Утром пришел Рульяк и сказал, что Домбровский скончался в госпитале Лярибуазье.

Батарея Народной гвардии на Вандомской площади.