Генерал Коммуны

Батарея Коммуны на баррикадах у ворот Майо.

Клятва

Передавали, что Домбровский умер со словами:

— Неужели меня могли считать изменником?

Мысль об этом мучила его до последней минуты. Словно в ответ на этот упрек, коммунары, чтя память своего генерала, превратили похороны Домбровского в народную демонстрацию верности Коммуне.

По приказу Вермореля Артур Демэ и Рульяк должны были оповестить коммунаров о митинге на площади Бастилии. Переходя от баррикады к баррикаде, они вдруг напали на «след хорька», как выразился Рульяк. Защитники баррикад встречали их криками ужаса и гнева:

— Домбровский сбежал! Он изменил! Он продал Париж версальцам!

Они отвечали только:

— Приходите на площадь Бастилии. Сегодня в восемь часов похороны гражданина Домбровского, убитого версальцами!

И спешили дальше.

Они нагнали провокатора на баррикаде улицы Тарани. Он стоял, плотно окруженный коммунарами, и рассказывал об измене Домбровского: «Этот паршивый поляк, оказывается, сбежал, продавшись версальцам. Это он за пятьсот тысяч франков открыл городские ворота и впустил версальцев в Париж».

Лица коммунаров темнели, наливаясь кровью. Преисполненные отчаяния от поражения, люди стали легковерными и повсюду готовы были видеть измену.

— Домбровский! — закричал хмельным от злобы голосом какой-то старик, поднимая над головой шаспо и бросая его об мостовую. — А я ему верил как родному.

И тогда, расталкивая толпу, внутрь круга, где стоял гибкий, мускулистый человек со шрамом на шее, одетый в затрепанную слишком тесную синюю блузу, пробились Артур Демэ и Рульяк.

Задыхаясь от бега, они сказали то же, что говорили на всех баррикадах, где успел побывать провокатор:

— Граждане, через два часа на площади Бастилии похороны гражданина Домбровского, убитого версальцами на баррикаде у Северной железной дороги…

— Домбровский убит? — растерянно переспросил старик в разом наступившей тишине. Он смотрел по сторонам на лица соседей, желая убедиться, не ослышался ли. Толпа заворочалась и сдвинулась плотнее. Старик медленно наклонился, поднял шаспо и спросил: — Что же ты молчишь?

Человек в синей блузе поспешно огрызнулся:

— А кто их знает — может, они врут? Я рассказываю то, что слыхал в ратуше.

Рульяк схватил его за грудь.

— Ты меня узнаешь?

…При обыске у него нашли револьвер, нож и под блузой в потайном карманчике голубого левантинового жилета документ, удостоверяющий, что Макс Вессэ уполномочен версальским правительством вести переговоры с генералом Домбровским.

Шаг у Вессэ был крупный, и он мог идти за Артуром совершенно не торопясь, сохраняя вид ленивого гуляки.

Бесполезно было отрекаться от документа — рыжий парень признал в нем человека, покушавшегося на Домбровского в штабе, и Артур Демэ тоже узнал его, парижского апаша Макса Вессэ, по кличке Тигр, завсегдатая кабачка «Ню-ню» на улице Эстам. Но Вессэ успокаивал себя: месяц тому назад коммунары поймали Ланье, когда он подсчитывал орудия на редутах Пуан-де-Жура. Его арестовали и приговорили к пяти годам. Через день он сбежал. Лапорт готовился открыть ворота Дофина версальцам. Его накрыли с поличным, а через два дня он благополучно улизнул. А Лагро? А Бофон? Да мало ли агентов попадалось за эти недели, и ни один из них не был расстрелян. Мысль о смерти не приходила в голову Максу Вессэ.

— Стой.

Вессэ вздрогнул, нахмурился. Они остановились посередине Нового моста. Сжав кулаки в карманах, Вессэ прислонился к перилам и незаметно исподлобья оглянулся. Вдоль пустынных набережных Сены горели дома. Дым смыкался над рекой, и вода не отражала небо. Река была загадочно черной, ее поверхность изредка подергивалась пунцовой рябью отблесков огня.

Коммунары, конвоировавшие Макса Вессэ от баррикады, сняли с плеч ружья и замкнули его в полукруг.

— Гражданин Вессэ, признаешь ли ты себя виновным в попытке подкупить генерала Домбровского? — спросил Артур.

— Меня послали, — не торопясь ответил Вессэ.

— Признаешь ли ты себя виновным в покушении на жизнь генерала Домбровского?

Вессэ пожал плечами.

— Признаешь ли ты себя виновным в умышленной клевете на генерала Домбровского?

— Разве я один? Все говорят…

— Твое последнее слово.

«Разговорчиков захотели», — презрительно подумал Вессэ.

Он расправил плечи, самодовольно ощутив свое большое крепкое тело. А руки, смирно лежащие на перилах, — сколько страшных приемов они знают!

Всем своим нутром профессионального бандита он презирал сейчас этих мастеровых с бледными, рано увядшими лицами, тощих, в неуклюжих одеждах. Еще мальчишкой он убедился, что их кошельки всегда пусты, и с тех пор не считал их за людей. И теперь эти голодранцы думают, что поймали его, Макса Вессэ, Тигра, который одурачивал лучших агентов парижской полиции!

И он начинает рассказывать о том, что у него были личные счеты с Домбровским и что он, Макс Вессэ, как патриот, не мог видеть, как поляк, паршивый поляк измывается над французами, командует, гонит их на смерть. Он, кстати, вспомнил несколько фраз Пикара:

— Домбровский осквернял великие слова «нация», «патриотизм», и я был готов на все, чтобы убрать его! Вы не имеете права со мной ничего сделать, — убежденно закончил он. — Я требую суда!

— Мы тебе сейчас устроим суд, — сказал Артур и обратился к своим спутникам: — Граждане, пусть каждый ответит так, как подсказывает ему совесть коммунара, — что сделать с этим человеком?

— Чего он твердит: поляк, поляк! Да будь Домбровский хоть китаец, хоть негр, нам наплевать: Домбровский наш, вот что главное! — сказал стоявший рядом с Артуром старик с баррикады улицы Тарани. — Убить Домбровского не смог, так стал народ мутить. В воду его с камнем на шее.

— Ты кто?

— Я Август Пино, ткач фабрики гобеленов.

— Следующий.

— Я бронзовщик из квартала Вожирар — Жак Марли. Требую расстрелять этого шпиона. Он говорит, что Домбровский его враг, а у нас с Домбровским нет разных врагов.

— Я маляр. Меня звать Майер. Граждане предыдущие ораторы правы. Довольно Коммуне церемониться с предателями!

И даже теперь Макс Вессэ не думал о смерти. Весь вопрос в том, как он спасется. Руки его легли на перила. Прыжок, и он в воде. Но это был риск, а у него имелось в запасе еще безошибочное средство. И потом он надеялся на Артура Демэ: журналист не допустит расстрела — ведь Коммуна отменила смертную казнь.

— Я Луи Рульяк. Работал мебельщиком в мастерской Кодэ. Граждане, я был ординарцем Домбровского. Мы поймали эту гадину в штабе, когда он покушался на Домбровского. — Голос его сорвался, он махнул рукой.

— Да что там говорить! — воскликнул маляр.

— Я Артур Демэ, журналист. Я француз, мы все здесь по национальности французы. Нас хотели на этом купить. Нет. Поздно. Мы уже поняли, что людей разделяют не пограничные столбы, а баррикады. Я требую расстрела.

Но Вессэ все еще не верил.