Генеральный попаданец
Шрифт:
Если врагов не хватало, их нетрудно было создать. Ведь к врагам можно отнести каждого, кто отличается от массы хотя бы внешне: одеждой, причёской, манерой танцевать, эстетическими вкусами. Так образовалась группа врагов — стиляги. Я не могу сказать, что изучила и глубоко поняла это явление, но что я знаю, о том расскажу.
Показателем принадлежности к стилягам, прежде всего, была одежда, прическа и внешний вид в целом. Они старались одеваться, как на Западе, как они себе это представляли. Идеалом была Америка. Говорили: «Ходить надо в штатском», — имея виду Соединенные Штаты. Они были подчеркнуто аполитичны, но при этом американофилы. Среди стиляг было много «золотой молодежи». Им было проще стиляжничать.
Василий Аксенов в книге «В поисках грустного бэби» рассказывает, как их девушки, не жалея ни времени, ни сил, старались собственными руками превратить сшитую на советских фабриках одежду в «штатскую». Они танцевали «стилем» и обожали джаз. Возможно, это был протест против униформы во всем, против однообразия, против отсутствия выбора, запрета на выбор даже во внешнем его проявлении.
Ни я, ни мои друзья не относились к стилягам. Мы считали этот протест мещанским, а стиляг — мещанами. Кроме стиляг боролись еще с тунеядцами. Раз боролись в стране, то и в университете нужно было бороться, хотя какие же в университете тунеядцы, ведь все учатся. Самая известная история борьбы с тунеядцами — это суд над Бродским. Написание стихов, за которые он впоследствии получил Нобелевскую премию, не сочли трудом. Автор этих стихов был осужден и сослан, как тунеядец.
Дружба для нас была главным. Наше поколение создало институт дружбы, с нами она вошла в жизнь и с нами ушла. Теперешней молодежи я даже не могу объяснить, что такое была наша дружба. Объединялись дружеские сообщества по критерию родства душ. Мы не обязательно были во всем единомышленниками, но у нас была одна шкала ценностей, мы одинаково понимали, что такое хорошо и что такое плохо. И еще у нас были одинаковые интересы. То, что государство с нами почти ни в чем не было согласно, сплачивало нас еще сильнее: «Возьмемся за руки друзья, чтоб не пропасть поодиночке», как поется в песне Булата Окуджавы.
Несмотря на, казалось бы, неблагоприятную обстановку, мы были веселы. Отрицательные стороны жизни нас не только возмущали, но и смешили, и заставляли, читая газету «Правда», хохотать до упаду. В газетах была ложь, но мы научились читать между строк, читать подтекст и сквозь эту ложь вычитывать правду. Мы были полны жизни, жизнь знобила нам плечи.
А. Межиров, я считаю его самым талантливым поэтом этого поколения, писал:
О, какие тяжелые тучи над росной
Над зеленой землей!
О, как ветви густы!
Вот это ощущение жизни взахлеб, это одическое «О» встречалось очень часто у всех. О чем бы ни были стихи, в них чувствовался гимн жизни, звучавший в душе молодого поэта.
Мы были полны жизни. Мне казалось, что у меня жизнь стоит в горле комом, и от этого я всегда слегка задыхалась, и хмель жизни сладко кружил голову. Я не нуждалась в допинге в виде алкоголя или сигарет. Я и без этого была самая веселая.
Глава 12
25 февраля 1965 года. Наметки. Старая Площадь
Не успел сесть за стол в своем кабинете, как помощники уже несут кучу бумаг на подписи и рассмотрение. Я охаю и хочу прятаться за шкаф. Два дня ЦК и правительство пребывали «в загуле», то есть принимали и беседовали с финской делегацией. Распорядок переговоров был продуман до меня и без меня. Так что поначалу пришлось больше вникать и с умным видом поддакивать. «Ой непохож!» Поработал, короче, «свадебным генералом». Это Косыгин воду мутит, считая себя главным. Не тут ли собака порылась, когда впоследствии его реформу стали зажимать, как палачи тестикулы в изощренных пытках? То-то мне прощается неуверенность. «Что с этого пентюха взять?» Кстати, а откуда в том мире у Ильича появилась
такая тяга к международной политике. Он же неуклонно создавал такое понятие, как «Разрядка». Еще одна загадка семидесятых. Кто был движителем с обеих сторон? И кто от американцев похерил проект и взял курс на обострение?
Вечером двадцать третьего я крепко насел на Александрова и потребовал подробную записку о состоянии финско-советских отношений. Заодно пообщался с Громыко и обсудил с ним несколько животрепещущих вопросов. Андрей Андреевич произвел впечатление опытного дипломата. Отвечал коротко и по существу, иногда с удивлением посматривая на меня при особо каверзных вопросах или делал вид, что незнаком с международным сленгом. Иногда хмурился, подозревая в откровенном издевательстве. Но я быстро сводил все в шутку, смягчая строгий образ нашего министра иностранных дел. Как там в послезнании:
— «Жёсткую и мрачноватую манеру министра иностранных дел вести переговоры Кеворков охарактеризовал так: 'К встрече с Громыко, как к смерти, живого человека подготовить нельзя».
Я уже знал, что Громыко являлся активным сторонником налаживания отношений с Западом. Особенно с Америкой. Меня, вообще, заинтересовал внезапный и согласованный тренд советского истеблишмента на «мирное сосуществование» с коллективным Западом. Откуда что и взялось? Понятно, что жесткий курс Интернационала на раздувание мировой революции остался в прошлом. Но неужели эти деятели не видят, что мир капитала нам вовсе не друг, да и даже не «партнер»? К чему жеманные экивоки, дружеские жесты, перешедшие в восьмидесятые год в омерзительное подобострастие. Такое впечатление, что в перестроечном МИДе засели власовцы.
Понятно, что волюнтаризм Никиты еще хуже, чем жесткие установки «Железного занавеса» с его нарушениями человеческих прав и всеобщей изоляцией. Но поступаться принципами и интересами собственной страны совершенно тупиковый путь развития. Что и случилось в будущем. Все продали, сдали, но своими на благословенной «Земле Обетованной» так и не стали. Со слабаками серьезно никто разговаривать не будет. Мы должны действовать с позиции силы, милостиво разрешая противнику переговоры о мире. Черт бы побрал эту внешнюю политику! Мне бы успеть экономику на новые рельсы поставить и людей накормить.
Громыко прилюдно объяснял миротворческий курс желанием избежать очередной военной катастрофы. Две мировых войны для одного континента чересчур. Ильич ему постоянно вторил: «Лишь бы не было войны!» Как будто это мы ее форсируем? Здорово подозреваю, что корни «перестроечного» долбоепизма растут уже в здешней почве. С экономистами все как-то понятней. Этим идиотам проще вернуться к простой логике рыночных отношений. Товар-деньги-товар. Искать нечто прорывное в политэкономике страшно, на это решаются лишь гении. Наше родные академические институты оказались наполнены «либеральными» кадрами, тяготеющими к западной экономической мысли. Тем более что успехи самых развитых стран капитала налицо. Ага.
Да этом времени даже половина Европы живет крайне бедно, а «западники» «фапают» на несколько «витрин капитализма» и не желают видеть скрытых противоречий внутри более развитой Западной Европы. И МИД туда же. Мне крайне не нравится то обстоятельство, что наши Министерство иностранных дел занято больше государствами условного «Запада», а международный отдел ЦК КПСС странами социалистического блока и компартиями в странах развитого капитала. Третий мир кое-как поделен между ними. Непорядок! Чую, что с Громыко мы долго не сработаемся. Использую его знания, опыт и связи в начале. Чтобы сдерживать наших и «партнерских» ястребов. Последний в Америке хватает. Именно они в семидесятые снесли с поста Никсона и похерили «Разрядку». Стоит ли ее тогда, вообще, начинать?