Генералы и полковники РККА в плену в годы Великой Отечественной войны

Немецкие источники дают нам несколько описаний пленения советских генералов или полковников. Сохранилось немецкое описание пленения советского полковника, которое достаточно ясно дает представление о достаточно типичных обстоятельствах, при которых советские командиры разных рангов попадали в плен в боевой обстановке в 1941 г.

«В ранние утренние часы 8. 08 численно превосходящий противник, окруженный северо-западнее Козаки, атаковал находившийся под Муринка усиленный 2-й батальон 509-го пехотного полка, намереваясь прорвать “кольцо” на этом участке. Попытка прорыва захлебнулась в кровавых потерях под огнем 2-го батальона 509-го пехотного полка, который вскоре после этого своими усиленными ударными группами стал проводить зачистку поля боя. Во время прочесывания тамошнего труднопроходимого лесного массива фельдфебель Риманн со своим взводом из 8-й роты 509-го пехотного полка неожиданно наткнулся на русских, среди которых оказались два офицера. После короткого сопротивления они были взяты в плен, причем один из офицеров, по своим знакам различия являвшийся командиром полка, пытался сорвать свои шевроны; однако их удалось спасти. При нем находились два знамени русской армии, которые 23.09 были направлены в 292-ю пехотную дивизию с просьбой передать их в трофейное ведомство в Берлине» [60, Fr. 1089]. Этим полковником, судя по всему, оказался командир дивизии К. Я. Баулин. Хотя есть и иная версия его пленения, о которой будет рассказано ниже.

Политработники помимо увещеваний, видимо, предпринимали собственные, порой радикальные меры по предотвращению пленения командиров. Так, начальник оперативного отдела штаба 63-го корпуса был ранен в ногу, как он сам заявил, выстрелом комиссара. Другой командир, который попытался бежать, прихватив пистолет, был убит [203, Fr. 596].

Помимо комиссаров, за командирами, особенного в генеральском звании, особенно на должностях от командира корпуса и выше, пристально следили работники Особых отделов. С началом войны, сопровождавшимся длительным периодом неудач, отступлений и окружений, на них свалилась еще одна задача – не допустить попадания в плен представителей высшего комсостава. К сожалению, известно далеко не все, однако то немногое, что имеется в распоряжении, позволяет увидеть и этот аспект работы «особистов».

Так, адмирал Ф. С. Октябрьский с глубокой признательностью вспоминал, как начальник Особого отдела флота Н. Д. Ермолаев в буквальном смысле спас ему жизнь, вытащив его из толпы оставленных на произвол судьбы красноармейцев и краснофлотцев и затащив в улетавший на Большую землю самолет. Именно ему комфлота выражал свою особую благодарность за свое спасение. В своих воспоминаниях он написал, как тот вместе с дивизионным комиссаром Н. М. Кулаковым «вошли ко мне и сказали: “Кончайте, Ф.С., все дела, и пошли с нами”. Надели на меня какой-то плащ, кепку и под конвоем морских пехотинцев, бойцов Особого отдела флота, с большим трудом, силой этих бойцов сквозь забитые людьми, ранеными, отчаявшимися вывели наружу, посадили в машину, как арестованного, и увезли» [363, с. 249]. В другом месте бывший командующий Черноморским флотом записал: «по указанию из Москвы вывоз меня из ГБ после решения Ставки об оставлении нами Севастополя. Вывез меня и со мной ряд товарищей на единственном оставшемся на Херсонесском аэродроме самолете в кошмарной обстановке при сплошной стрельбе, огне разрывов. Это особая, именно особая, заслуга т. Ермолаева Н. Д. и Кулакова Н. М.» [362, с. 20].

Именно присутствие работников Особого отдела генерал П. Д. Артеменко воспринимал как препятствие, которое не позволило ему сдаться раньше. К началу отступления Особый отдел корпуса насчитывал около 40 человек и имел задачу следить за поведением командиров. «Они имели право, как только среди офицеров обнаруживается намерение сдаться в плен или перебежать, их немедленно расстреливать, не взирая на их ранг. А[ртеменко]. стоило больших усилий избавиться от этих людей во время блужданий по лесам» [223, S. 3]. И только тогда, когда особистов рядом не стало, командир 27-го корпуса решился на сдачу.

Также можно вспомнить историю с попыткой сдачи в плен командующего 19-й армией генерала М. Ф. Лукина. Он укрывался в блиндаже с ранеными, среди которых находились работники Особого отдела 24-й армии. Когда командарм и некоторые другие командиры приняли решение сдаться, по ним открыли огонь, и одна пуля попала М. Ф. Лукину в ногу.

В этой связи несколько иначе могут выглядеть обстоятельства гибели наших командармов и иных генералов. Хорошо известно, что вплоть до последнего момента в группе генерала М. Г. Ефремова, командующего 33-й армией, оставался начальник Особого отдела объединения капитан госбезопасности Д. Е. Камбург. И командарм-33 в плену у противника не оказался. Точно так же рядом с командующим Юго-Западным фронтом до самого последнего момента генералом М. П. Кирпоносом находился начальник ОО НКВД А. Н. Михеев. Начальник Особого отдела из окружения так и не вышел, но и комфронта в плен к немцам не попал.

Известно, что при прорыве из Могилева командира 172-й дивизии генерала М. Т. Романова по приказу военкома соединения сопровождали три работника особого отдела, в их числе старший лейтенант госбезопасности П. С. Чернышев. Оставленные войсками, особисты спрятали комдива в ельнике и направились в расположенные поблизости деревни, чтобы разыскать штатскую одежду и еду. Когда они вернулись, генерала на прежнем месте не оказалось, и в дальнейшем М. Т. Романов не избежал плена. Учитывая, сколько в плену оказалось советских генералов, следует сказать, что Особые отделы со своей работой в этой части не справились.

Немцы начинали войну, чувствуя правоту, несмотря на очевидную агрессию со своей стороны. Так, в «Журнале боевых действий 5-й танковой дивизии» было записано, что «в ранние утренние часы начались боевые действия против Советского Союза как предупредительный удар (Gegenschlag) против большевистской угрозы Европе» [156, Fr. 875].

Уже в первые дни противник отметил не совсем привычную для себя тактику ведения боевых действий. Бойцы Красной Армии, потерпев поражение в открытом бою, старались укрыться в лесах, чтобы потом пробираться на восток, к линии фронта. Противнику приходилось отвлекать значительные силы с фронта, чтобы проводить зачистки бывших районов боевых действий. «Правильная зачистка этих лесных районов требовала затрат времени и сил, решение остальных задач, а именно продолжения наступления, пришлось отложить. Вот так приходилось приносить одно в жертву другому», – записано в «Журнале боевых действий 7-й пехотной дивизии [155, Fr. 104].

Через несколько дней Восточного похода противник обратил внимание еще на одну деталь, с которой не сталкивался в войне на Западе. Вместе с отходившими на восток военнослужащими РККА, одетыми в положенную форму, шествовало большое количество мужчин явно призывного возраста, но в гражданской одежде. У немцев родилось подозрение, что перед ними переодевшиеся красноармейцы, командиры и политработники.

Чтобы в массе гражданских лиц выявить действительных военнослужащих Красной Армии, немцы предлагали обращать внимание на следующие признаки: соответствующий возраст, отсутствие документов, коротко остриженные волосы, сапоги и на факт, что они не жители данной местности. Не менее существенным признаком оставалось подозрение со стороны немецкого солдата или офицера, что данный человек может оказаться военнослужащим, стремящимся избежать попадания в плен [175, Fr. 720].

К сожалению, подозрения подтвердились. В самом деле, чуть ли не с первых дней войны командиры и политработники стали снимать с себя знаки различия, некоторые уничтожали или закапывали в землю документы, в т. ч. партийные билеты, и переодевались в форму рядового состава или в гражданскую одежду.

Таким образом они сливались с общей массой отступавших на восток красноармейцев и беженцев. В случае своей гибели они превращались в неизвестных героев, павших на поле битвы, и уже никто не имел возможности установить их личность. Это одна из причин того, почему у нас так много старших и даже высших командиров и комиссаров по-прежнему числятся в категории «пропавшие без вести». Иногда, очень редко, немцам удавалось обнаружить спрятанные личные документы. Так случилось, например, с удостоверением личности полковника В. И. Банных, обнаруженным солдатами 3-й танковой дивизии в лесу южнее г. Лохвица. Благодаря этой короткой записи в немецком документе мы имеем возможность проследить судьбу этого командира Юго-Западного фронта, пропавшего без вести в сентябре 1941 года.

Немцев такое поведение советских командиров очень удивляло. По их представлениям солдат, а тем более командир, не может вести себя подобным образом, поэтому они старались найти ему логическое объяснение.

По одной из версий, подсказанной, видимо, кем-то из военнопленных, накануне войны в Красную Армию поступили новые знаки различия, но не все командиры успели их получить. Поэтому многие успели снять старые, но остались без новых и вступили в бой без знаков различия [219, Fr. 191]. В иных случаях пленные ссылались на какой-то особый приказ, в соответствии с которым в случае окружения знаки различия разрешалось снимать [120, Fr. 102].

Сами командиры и политработники объясняли свои действия страхом перед неизбежными пытками и расстрелом в плену. Именно это заставляло их выдавать себя за рядовых красноармейцев. Однако, как выяснилось, существовал еще и страх перед бывшими собственными подчиненными. Работники отдела Ic 9-й полевой армии в начале августа 1941 г. зафиксировали обращения командного состава РККА с просьбой не направлять их после допроса в общий лагерь с красноармейцами, т. к. «они опасаются, что ночью будут убиты русскими рядовыми» [98, Fr. 870].