Гений среди растений

Взрослыми изменёнными была лишь первая волна да часть второй. Далее набор вёлся уж из детишек-сирот с промытыми пропагандой мозгами. А, как ни крути, современность щедро этих сирот генерировала. Факт, что среди отпрысков героически погибших на службе или «в поле» тружеников Радиосити-2 оказался и кто-то значимый для диких… не удивлял. Происхождение сироты не имело значения до тех пор, пока он мог пережить «прививку». А была его мать дикой изначально или дезертировала из агломерации… да кому какая разница? Патрульные осмотрели, признали годным, направили куда следует. Добро пожаловать на службу.

Вздохнув, он толкнул дверь, поручкался с бездельником-игроманом на КПП, поднялся на четвёртый этаж. Приоткрыв дверь с лестницы, напряжённо позвал:

— Хоук?

Тишина ответом.

— Хоук, вы здесь?

Ни слова.

— Кхм… Марья Антоновна?

Та же реакция.

— Ф-фух. — Он выдохнул и отпустил тормоза, вернувшись в родную скорость.

Рванул по коридору, стараясь издавать как можно меньше шума.

«Как будто мне снова девятнадцать, и я бегаю от Ка», — непроизвольно хихикнул.

И тут же скорчив казённую постную физиономию, повернул ручку двери.

— Класс, встать. — Тут же послышался звонкий голосок дневального, видимо, по случаю дежурства, находящегося в той же скорости. — Гость!

— Садитесь. — Хантер прошёл к учительскому столу, опёрся на него, скрестив руки на груди. — Колмер, к доске.

Девочка с каре послушно поднялась.

— Расскажи мне, что знаешь о Дине. — Он внимательно обвёл взглядом притихшую аудиторию. Пустил пробный шар, — и диких.

«Попался! — Тот самый мальчонка, что в прошлый раз делал Колмер замечание. — Тебя-то мне, голубчик и надо».

Почти незаметная реакция. Почти. Только карие глаза на миг побелели, да зрачок расширился.

— Хотя погоди, — перебил он раскрывшую было рот Машутку. — Пускай нам о диких лучше расскажет твой друг. Ты, русый, как тебя?

— Субъект ноль пять три три шесть. Декстер.

— А старое имя?

— …

— Смелее, — подбодрил его Хантер. — Все свои, нечего стесняться.

— Даня…

— Даня. Даниил или Данила?

— Даня, — отрезал кареглазый.

— Как Диня почти, да? К доске, Даня. Машутка, спасибо, отлично.

— Но я же ничего не сказала, — запротестовала девочка с каре.

— Ничего, ты умница. Спасибо. Антон, я жду.

— Ох, — кареглазый встал рядом с Хантером, вопросительно уставился снизу вверх. — Что вам нужно?

— Сегодня, Антон, у нас новая тема. — Доверительным тоном поведал Хантер, — так что, будь любезен, расскажи нам о диких. О женщинах с запахом полыни и мандаринов. И, конечно, о роли серых бинтов.

Даня вздрогнул и с нескрываемой ненавистью уставился Хантеру в глаза.

— Мать? Сестра?

— Не ваше дело, — отчеканил мальчик.

— Как знать, Даня, как знать…

Комм кольнул бедро резким сигналом вибрации — пришло текстовое сообщение. Следовательно, подозрения касаемо Бусловских подтвердились.

— Мне действительно нет дела до сталкерни, лазающей по агломерации, это компетенция рядовой полиции. Но если окажется, что твоя гостья причастна к исчезновению Дини, будь уверен — я её найду. Я уже знаю приметы, и стоит лишь мне дойти до дорожной службы — буду знать и как она выглядит. — Хантер навис над мальцом, приветливо улыбаясь. — Как считаешь, долго она по диким землям от чистовика пробегает?

— Света не при чём! — сломался Даня. — Она просто пришла меня навестить!

— Умничка, — похвалил Хантер. — Продолжай.

И Даня продолжил.

Неизвестный

Я живой — прямо сейчас? Или был жив тогда, до встречи с разорвавшими меня тварями? Или, быть может, буду позже?

В том мире, что до сих пор никак не отпустит память, существовала страна, подарившая всему миру искусство глупых мультиков, ещё более глупой музыки и откровенно дурацких изречений. Как бишь там было?.. Однажды во сне я, неизвестный, лицезрел себя собакой — радостно гавкающей за убегающими по шоссе шинами, и вовсе не считающая себя неизвестным. А потом я проснулся и понял, что я — это я, неизвестный. И теперь никак понять не могу, то ли я неизвестный, которому приснилось, что он гавкает за шинами, то ли это собаке что-то привиделось, и непонятно теперь — а вдруг это в самом деле сон собаки?

Ладно, кроме шуток. Я видел собственный полуобглоданный труп у самой границы гигантской пиро, не позволяющей пещере выстывать до нуля по ночам. Значит, тот я был по-настоящему, я лишь унаследовал его горький опыт и ненависть к пёстрым пятнам. И вспоминая о парадоксе корабля Тезея, я, наверное, уже и ненастоящий. Запасная флеш-карта для данных, ненастоящий чело…

«Цветочек» на запястье шевельнулся, на миг налился чернотой, и знакомый уже голос в памяти произнёс:

— Эпистрофи. Эпитахинси.

Я больше не рисковал писать прямо на камне. И мой импровизированный «счётчик Гейгера», и пиро явно научили беречься от любых материалов, способных в случае взрыва сильно навредить. И пусть фульгуритовая трубка до сих пор лежит неподалёку, готовая к новой зарядке газом, пусть ничего с моим писчим камнем не случилось — я больше не рискую.

Тем более, радиационное заражение я способен уловить собственными органами чувств. Писать же вполне можно на кусках древесины, чешуйках коры…

На верхней чешуйке два стилизованных треугольника смотрели влево, объединённые плавными обводами гидро. На нижней — её родная сестра, смотрящая вправо, объединённая аэро. Плавные обводы, резкие углы — соблюдая законы природы, мы, тем не менее, планируем некое насилие. Может быть, милосердная память, может быть, настройки местного репликационного центра — но я почти не помнил подробностей собственной гибели, а незаписанные юнан, если я их и выводил, из памяти выцвели почти полностью. Это некий механизм самозащиты, спасающий от возможных стрессовых расстройств, болевого шока и посмертного безумия. Логика простая — та жизнь закончилась, и тебе по хорошему лучше вовсе о ней не помнить.

Так-то оно, конечно, так. Но не имея ни клыков, ни когтей, ни хотя бы штанов, единственное, что позволит мне выжить здесь и сейчас — информация. Эти волшебные заклинания, замаскированные под якобы соблюдающие законы физики изящные формулы-обводы.

— Ладно, пробуем.

Я разметил аэро хицу в точности подобную собственному «цветочку» на писчем камне: расставил обломки обсидиана, кремния, солей селитры, несколько травинок с невычищенной белой дрянью, что чуть не растворила меня в прошлой жизни, фульгурит и крохотный кусочек янтаря.

Резанул себя по ладони острым куском обсидиана, почти уже не морщась от резкой боли. И, окунув в накопившуюся в ладони кровавую кляксу, вывел эпитахинси.

И крайне вовремя поднял перед лицом пострадавшую руку! Потому что камень, налившись ослепительным бело-голубым сиянием, взорвался! Меня отшвырнуло к стене, ладонь прошило насквозь несколькими каменными осколками — я еле успел наклонить голову, спасая глаза. И, чувствуя, как глаза заливает кровь с рассеченного лба, отключился, почти не чувствуя боли.