Герцеговина Флор
Шрифт:
Дальше Василиса с братом видели, что губы доктора шевелятся, а вот слов было не разобрать. Ну и хорошо, что так, все равно мы их здесь привести не смогли бы. Ваня после этого веревку схватил, один конец к седлу приторочил, другой — в яму кинул:
– Держите!
Василиса тоже за веревку ухватилась и, как только они в первый раз взялись тянуть, тут же почувствовали у себя на шеях холод и остроту кинжалов. Тут не то чтобы тянуть, шеей не повернешь.
– Даже и не думайте головами крутить, вмиг без них останетесь, — сказал грубый мужской голос.
А Сатера из своей ямы только и мог увидеть что блеск кинжалов. А там наверху люди волосатые в длинных домотканых рубахах забегали: кто пленникам глаза завязывал, кто за веревку ухватился и доктора из ямы извлек,
И вот по лесу шагом их лошади везут неведомо куда, у всех троих повязки на глазах, только Иван саркастически замечает:
– А вы говорили «нога человека здесь не ступала», а тут слышите сколько ног?!
Но разговаривать здесь, видимо, не очень-то разрешалось, один из налетчиков тут же Ивану по ребрам дубинкой прошелся. Так и ехали молча, только кони посапывали. Вдруг слышат — барабаны гудят, как в Африке какой — кони уши навострили да и всадники в стременах привстали, что же там такое?
Рассказываем… Деревенька в десять дворов, забор вокруг в два человеческих роста, за забором дымы ходят, еда готовится, куры квохчат, петухи хвосты распустили. У котлов бабы да девки в длинных рубахах. Мужики тоже в длинных рубахах, но только с вышивкой, и не у котлов, а на вышках и при оружии… Вдаль глядят, ружья чистят, топоры точат, сапоги с задранными носами чистят, а чистые на ступеньки ставят. Лихие… Такие голову с плеч с одного маху срезают.
Но вот ворота открываются, пленников внутрь ввозят и к главной избе, к терему значит, конвоируют. А там вся деревня собралась, бабы с девками котлы побросали, рискуют обед загубить, да любопытство велико. На пленников смотрят с интересом. Девки платье Василисы пальцами щупают, такой материи гладкой да легкой здесь и не видывали. У мужиков интересы другие, они сумку Сатеры распотрошили, кто технику разглядывает, а кто-то с пистолетом доктора возится, крутят, как мартышки, оптическое приспособление для зрения, из четырех букв. Один доигрался, нажал на курок, а у «магнума» выстрел тот еще! Громыхнуло так, что кто-то и наземь брякнулся. Шальная пуля, слава Богу, никого не задела, размолотиила по дороге крынку молока и вошла в столб, поддерживающий навес, расколов его пополам. Навес хоть и покосился, но устоял. Ну и кто-то из старших сразу гаркнул:
— Что вы тут, мать вашууу?!!
— Так дык, вот кака… — шкодник пальцем в "пушку" тычет, а дотронуться уже боится.
Старший по ступенькам спустился, поднял диковииный пистолет. Крутит в руках, а куда сунуть, не тает. Сунул под шапку и, хоть неудобно, а решения не изменил. Потом кулак показал населению:
– Гляди у меня!
В этот момент навес возьми и вовсе рухни. Пыль столбом, куры врассыпную. И смех, и грех..
Так вот в суете никто не заметил, как солнце скрылось. Звезды тут же проклюнулись на низком летнем небе. Пленники все во дворе стоят. Ни слова друг другу не скажи, знак какой не подай. Попробовал было Иван свистнуть, так ему рот быстро барахлом каким-то заткнули. Опять тихо. Но вот уже при свете факелов кто-то из терема выскочил, знак охране сделал, чтобы пленников внутрь завели. Охрана пленных от столбов отвязала, руки освободила и даже повязки с глаз сняла, чуть не в пояс кланяется, мол, валяйте, гости дорогие, входите! Шутка ли, сам князь просит! Пленники переглянулись, порадовались, что все живы и невредимы. Отправились в терем. Зачем хозяев ждать заставлять?
То, как выглядел хозяин здешних мест, удивило не только доктора Сатеру, но и Василису. Они ожидали увидеть грубого мужика в такой же длинной рубахе, как у всех местных мужчин. Конечно, с вышивкой, камнями и прочими цацками. Но увидели совсем противоположное. Лицо у князя было тонкое, глаза бездонные, волосы черные, сзади, как говорят американцы, в «хвост пони» собранные. Бледность аристократа и пальцы хирурга. Одет он был тоже по моде нездешней. Костюм не менее чем за две тысячи — от Армани, рубаха белоснежная и тонкая без воротничка с тремя переплетенными латинскими буквами YSL, туфли от «Бали», часы — от «Картье». Ну, прямо картинка из журнала
мод! И вот эта «картинка» оживает и движется прямо к гостям:– Глазам не верю, ну прямо не могу поверить глазам! Сам, сам доктор Сатера!
Доктор, конечно, улыбнулся — и в такой глуши известен — ну надо же, а сам все руки потирает, уж больно веревки глубоко врезались. Князь продолжает соловьем разливаться: мол, прошу садиться, да как жаль, что не сразу принял! Да еще жальче, что не за того, да и за друзей простите… Или коллег? Ну, все равно, мол, виноват-виноват. А тут стол покрыли скатертью батистовой с вышивкой, да как понесли блюда! На закуску: раки вареные, семушка прозрачнокрасная, судак фаршированный, осетринка рассыпчатая, и икра такая-сякая-разтакая, и овощи разные. А птицы! Птицы всяких видов… Копченые, конечно. У Сатеры с друзьями прямо судороги по лицу начались — до чего аппетитно все! Неужели и поесть дадут?! Haпитков — море! И князь очень вежливо каждого чуть ЛИ не сам рассаживает. Вот здесь удобнее, а здесь не дует. Даму поближе к себе, из уважения, конечно, но доктор заметил, как глаз князя вспыхнул. Понравились князю девушка. Как уселись, челядь побежала. И у графинов вина льют, тарелки меняют — не уследишь, блюда все расставляют и расставляют. Ну, чистый тебе «Максим» парижский! Доктор только гласим и хлопает, да что же это такое: кино — не кино, Театр? А может быть, сон? Но на жизнь точно не похоже.
– Что, антураж удивляет? — спросил князь.
Сатера только плечами пожал, потому что от вида угощения у него полный рот слюны набрался, по фенологическому закону.
– А между прочим, вот так наша Русь и трапезничала когда-то…
– Ну, Русь не Русь, — доктор сглотнул слюну, — князья да бояре возможно…
В ответ князь улыбнулся многозначительно, взял руку Василисы в свою, и поднес к губам:
— А ваше лицо мне тоже знакомо. Вы в кино снимались? Василиса только плечами пожала, может, и снималась.
– Может быть, значит, — князь иронию и скепсис видно тонко чувствовал, заострять вопрос не стал, а продолжил играть роль хозяина. — Пейте, ешьте, господа! — учтиво кивнул гостям и сам вилку взял. — Кто же это на голодный желудок разговаривает? Только на закуски не очень налегайте, потому что еще и горячее, и десерт…
Приступили, наконец, помолясь. Сначала пошибче, потом притормозили, потому что обильная пища гостей расслаблять стала: и Сатеру, и Ивана. Только Василиса трезвым глазом смотрит. А хозяин слугам кивает да руками водит, как дирижер. Слуги стаканы наполняют, тарелки меняют, да еще и поперчат, если только пожелаешь. Белого вина попили, красного — пожалуйте. Красного попробовали — нате вам янтарного. И рыба тут на столе плескалась, и гуси-лебеди проплывали, и змеи, фаршированные всякой всячиной, ползали. Ну, фигурально выражаясь. Как пауза выдалась, хозяин к доктору обернулся.
– Не думал, что мы с вами когда-нибудь еще встретимся, уважаемый доктор Сатера! Я же учился у вас. Да-да! Бегал на лекции, впитывал идеи о жизненности традиций. О проникновении старины в современность, о достоверности сказок… Прекрасные были лекции.
Тут доктор Сатера, как воспитанный человек, поклонился, а князь продолжал:
– Более того, я ведь на вашем семинаре был! Неужели не помните?
Доктор усилием воли направил часть крови от желудка к мозгу. Из последних сил напряг память, и вдруг его осенило: «Бессмертнов!»
– Это я там был Бессмертнов, — тонко улыбнулся князь, — а здесь я Бессмертный.
Будь это не жизнь, а какое-нибудь низкопробное кино, после этих слов непременно бы сверкнула молния, ударил бы гром, зазвенели бы стекла и произошла бы всякая прочая ерунда. А тут: ударили барабаны, зазвенели струны и вышли танцевать лесные феи и русалки, и запели сирены, дивно и маняще…
Сатере поначалу это сильно понравилось, потому что и нимфы, и русалки в возрасте были наилучшем, да и танцевали в том, в чем их мать-природа родила — в чешуе да в листиках. Однако потом восторгу поубавилось, потому что, когда он уж больно засматриваться стал на одну из танцовщиц, Василиса вонзила рыбью кость доктору в ногу. Больно было, однако…