Германтов и унижение Палладио

– Всё у вас в масть, так и знала, что не примените о втором названии вспомнить! – Вера зажгла три жёлтых ароматических свечи на бронзовом канделябре. – Чтобы комары не налетели.

– С цитронеллой, – пояснила Оксана и отбросила с лица волосы, спросила:

– Как тот фильм называется, где Янковский долго-долго с горящей свечой идёт? – «Жертвоприношение»?

– Нет, – сказал Германтов, – «Ностальгия».

Вера открывала яркую коробку.

– Замороженные взбитые сливки в вафлях из «Тысячи капризов»? – Оксана раскладывала чайные ложечки.

– И малиновый крем, и персиково-шоколадный торт оттуда же, – кивнула Вера. – И эти маленькие пирожные с молотым миндалём и ликёрной пропиткой. Садимся?

Тут и Верин мобильник подал мелодичный голос, и она что-то сказала, рассмеявшись, по-итальянски. Объяснила, когда Германтов ей пододвигал стул.

– Крах Банка Ватикана всех переполошил, будто бы ждут теперь конца света.

– Папа римский сохранил свои денежки?

– За папу я не волнуюсь.

– Юрий Михайлович, вы-то верите в скорый конец света? – пристально посмотрела Оксана.

– Нет, – успокоил Германтов, – не зря катастрофическая дата в календаре майя обманула надежды массмедиа: у нашей Вселенной большой запас прочности, она очень молодая, ей всего каких-то двенадцать-тринадцать миллиардов лет, ей ещё жить и жить, – Германтов разливал вино.

– А правда, что Вселенная и человеческий мозг вобрали в себя главные мировые тайны, которые так и не будут разгаданы?

– Тайны рождения и строения Вселенной бойко разгадываются, о них уже судачат с телеэкранов во всех углах, а вот с мозгом – сложнее.

– Почему сложнее?

– Наш мозг нам не принадлежит, нашу жизнедеятельность обслуживает лишь ничтожная часть клеток-нейронов, а какая функция у остальных…

– Хорошенькое дело… – Оксана, смеясь, схватилась за голову, с пантомимическим усилием попыталась голову оторвать и поднять.

– Будем здоровы, – Вера подняла бокал.

Вивальди смолк.

И сразу с набережной, из радиоприёмничка, поскольку не терпела природа звуковой пустоты. Зазвучало: «Я жду тебя, как прежде, но не будь таким жестоким, мой нежный друг, если можешь, прости».

– Всюду – русские?

– Нет, немцы, из Казахстана.

– Как вы определяете?

– Я милого узнаю по походке, – рассмеялась Оксана. – У меня муж был казахстанский немец, инженер-металлург из Караганды; казахстанские немцы страсть как русские романсы любят, и ещё Вертинского, Окуджаву.

– Спелись?

– Странным образом.

– Немцы порядок любят больше, чем свободу.

– Французы – наоборот.

– А итальянцы?

– Они о порядке вообще не знают.

– Как русские?

– Русские не знают ни о порядке, ни о свободе.

– У русских контрастные представления в чести – им или гнёт, или воля.

– Венеция сейчас – проходной двор, – вздохнула Вера. – Как будто всё здесь мёдом намазано.

– Особенно много албанцев. Они тайно приплывают на лодках, по ночам высаживаются в Апулии в укромных бухточках.

– Те, кто может дать взятку, на пароме официально приплывают в Бари с поддельными документами.

– Хорошо ещё что беженцам-африканцам на Лампедузе хоть какой-то кордон удалось поставить.

– Дырявый!

– Лучше, чем ничего.

– А сколько у нас боснийцев? Причём на законном основании. Они ещё и в дни карнавала наезжают, как на обязательные гастроли, чтобы чем-нибудь поживиться, когда разгорячённые гуляки раззеваются и потеряют бдительность. Юрий Михайлович, карнавал формально закончился, но вы со своей сумкой на плече будьте поосторожнее – за милую душу сдёрнут и убегут. Советую вам сумку через голову надевать.

– Ты смогла бы отличить албанца от боснийца? – спросила Вера.

– Легко!

– Они тоже специальные костюмы надевают в дни карнавала?

– Кто как. Вот сегодня темнеть начнёт, спадёт жара, так выползут с нечистыми помыслами гуляки из всех щелей, сами увидите… Я же говорила, что никак в этом году карнавал не закончится, вошли во вкус. Знаете, карнавал в этом году проходил под девизом: жизнь – это театр.

– Знаю. И знаю, что из фонтанчика на Сан-Марко в дни карнавала лилось вместо воды вино.

– Всё-то вы знаете!

– А кто днём в масках с клювами и чёрных плащах в такую жару разгуливает?

– Да я же говорила вам – кто угодно, кому не лень и днём попижонить, тот и разгуливает, им же под маску не заглянуть. К тому же Венеция в дни карнавала заполняется привидениями, желающими праздник продлить, в натуральных нарядах их ведь не отличить от живых.

– Кто ещё кроме албанцев с боснийцами…

– Молдаван с румынами много.

– Как их отличить?

– Молдаване, по крайней мере, понимают по-русски.

– Язык молдаван и итальянцам понятен.

– И украинцев много, сторожами нанимаются, разнорабочими, а женщины нанимаются сиделками, няньками, уборщицами.

– Майданы не помогают дома экономику поднимать?

– Только хуже и хуже… Бедность, работы нет; в больших итальянских городах стихийно образовались уже биржи труда, в Милане – не видели у вокзала? Толкучки такие из молдаван, украинцев.

– И все здесь тоскуют по москальской селёдке с картошкой?

– И салу.

– Русские тоже есть на толкучках?

– Русские – богатенькие теперь, на нефтянке отъелись, их грязной работой не соблазнишь.

– Однако Украина доминирует как супердержава, – Германтов белозубо улыбался, – по крайней мере, в сознании простых итальянцев.

– Докажите!

– Легко, – Германтов задорно подмигнул Оксане. – В прошлом году во Флоренции официант в кафе спросил меня, откуда я приехал. Я сказал, что из Петербурга, так он, чтобы сделать мне приятно, с неискренним восторгом воскликнул: о, Украина!

– Блеск!

– Петербург и Венеция похожи?

– Вода, вода, кругом вода.

– Непохожи… Но Петербург и Венеция словно окарикатуривают друг друга.

– Как это?

– В сравнении с Петербургом Венеция кажется и вовсе маленькой, вычурно-кукольной, а в сравнении с Венецией Петербург кажется ещё величественнее, ещё отчуждённее и холоднее.