Гермоген
Шрифт:
Назвав мятежников «бывшими православными христианами», Гермоген умоляет их, однако, обратить взор к родному достоянию, ставшему добычей врага:
«Узрите отечество своё, расхищаемое чужаками и разоряемое, и святые иконы и церкви поругаемые, и неповинную кровь проливаемую, которая вопиет к Богу, словно кровь праведного Авеля, прося отмщения. Вспомните, на кого воздвигаете оружие? Не на Бога ли, сотворившего вас, не на жребий ли великих чудотворцев и Пречистой Богородицы, не на свою ли единоплеменную братию? Не своё ли отечество разоряете, перед которым многие орды иноплеменных изумлялись, а ныне вами же попираемое и ругаемое?..»
Почему эти грамоты достигали своей цели и многие крамольники да и просто заблудшие овцы возвращались в Москву и просили царя отпустить им их вину? Да потому, что они
«Не бойся, малое Моё стадо, поскольку благоизволил Отец Мой дать вам царство. Если и среди многих волн люто потопление, но не бойтесь погрязновения, поскольку стоим на камени веры и правды. Пусть пенится и бесится море, но Иисусова корабля не может потопить, и не отдаст Господь на поношение уповающих, ни жезла на жребий Свой, ни зубам вражиим рабов Своих, но сохранит нас, как хочет святая воля Его!»
Свои воззвания Гермоген подкреплял решениями освящённого собора и обещанием царских милостей. Тут была продуманная стратегия борьбы за отпадшие от церкви души.
«Заклинаю же вас именем Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа отстать от такого начинания, пока ещё есть время к покаянию, да не до конца погибнете душами вашими и телами. А мы, по данной нам благодати Святого Духа, обращающихся и кающихся восприимем и о прощении вашего согрешения, вольного и невольного, общим советом, соборно, с возлюбленными единомысленными нашими российскими митрополитами и архиепископами и епископами и со всем освящённым причтом молить должны Бога и о провинностях ваших. И у государя прощения испросим: милостив он и не памятнозлобив и знает, что не всё по своей воле всё это творят».
Первое время его грамоты не имели успеха, хотя каждое слово в них било в набат, сзывая народ стать за отечество. Но в это время в Москве начинался голод. Народ толпами уходил в Тушино, чтобы не умереть с голоду.
Немало было и таких, кто подбивал народ к бунту. Они выходили на улицы и площади с криками:
— Долго ли нам терпеть царя злосчастного?! От него терпим голод.
Тем временем в Москву вернулся главный заводчик смуты князь Гагарин и с ним несколько мятежников, отставших от Вора. Имел ли он душу, как писал Карамзин, или княжеская честь одолела мятежный порыв, но князь принёс царю Василию свою повинную голову и сказал не без вызова:
— Отпустишь мне мои вины или не отпустить — твоя воля. Но лучше умереть на плахе, нежели служить бродяге гнусному.
Василий помиловал его. Гагарин вышел к собравшемуся народу и объявил:
— Тушинский царик — настоящий вор. Он творит волю литовского короля, который хочет истребить православную веру...
В толпе раздались злодейские голоса:
— Это он по указке Василия говорит...
Гагарин услышал, спокойно возразил говорунам:
— Вернулся я в Москву своею волей и вас заклинаю именем Божьим не прельщаться дьявольским обманом, не верить тушинскому злодею. Он орудие ляхов, желающих гибель России и святой церкви...
— Да как же нам одолеть злодеев?
— Или не говорят у нас на Руси: «Когда весь мир дохнет, то временщик вздохнёт»? Или не так?
— Так, так, батюшка-князь!
Окончательно приободрились москвитяне, когда Гагарин рассказал, что Тушинский стан в сильной тревоге, что в Новгород пришли шведы и отбили прочь литву, что шведы соединились с россиянами и князь Скопин-Шуйский ведёт их к Москве, громя мятежников...
Куда делись печальные лица? Радостным восклицаниям не было конца. А тут подоспели ещё и «перелёты», устыдившиеся своего бегства к Вору. Они славили воззвания Гермогена и говорили, что люди читают их со слезами и чают вернуться в Москву. Люди укрепились в своей верности царю Василию.
30
Гагарин сказал правду: у тушинцев были все основания для тревоги. Юный князь Михаил Скопин-Шуйский, назначенный царём Василием главным воеводою, сумел в срок сравнительно короткий убедить шведского короля Карла и его воевод оказать помощь России и начать вместе с русским войском поход против ляхов и мятежников. Дело это было нелёгкое. Молодому воеводе надо было ополчить
на врага всю Северо-Западную Русь, чтобы у шведов не сложилось впечатления о слабосильности русского войска и силе ляхов и мятежников.Крамольники между тем не дремали. Они настроили против воеводы Скопина-Шуйского псковитян и часть новгородцев. С немногочисленной дружиной князь Михаил вышел к Ивангороду, но в Орешке против него выставил свою дружину предатель Михайла Салтыков, объявивший себя «наместником Димитрия». К счастью, новгородцы вняли убеждениям митрополита Исидора, одумались и, позвав воеводу Скопина к себе, поклялись в церкви Святой Софии умереть за царя Василия, как предки их умирали за Ярослава Великого.
Но и Лжедимитрий тем временем тоже не дремал. Он выслал к берегам Ильменя своего воеводу Керносицкого с ляхами. Новгородцам предстояла схватка в поле с приближающимся противником. Но судьба решила иначе. Тайные коварники пустили злую клевету. Беде способствовал и горячий нрав юного воеводы. На этот раз жертвой клеветы стал мужественный воевода Михайла Татищев. Он сам вызвался вести свой отряд в опасный поход к Бронницам, осиному гнезду мятежников. Чтобы остановить его, крамольники обвинили в измене. А князь Скопин вместо того, чтобы учинить праведный суд и выслушать самого Татищева, сообщил о доносе собравшейся толпе, и Татищев был мгновенно растерзан. Князь поздно понял свою ошибку. И возможно, на эту ошибку его отчасти спровоцировал сам Татищев своей резкой запальчивостью. Как подозревать в измене его, столь честно и прямо обличавшего Гришку Отрепьева (он же и убил его)! Возмутившись его резкостью, князь Скопин и сообщил о доносе толпе.
И ни один из них не подумал, что они окружены коварниками, что требуется величайшая осмотрительность во всём, что донос сочинили крамольники в стремлении столкнуть их лбами и, главное, изгубить ненавистного всеми мятежниками убийцу «Димитрия».
А в итоге был сорван поход на Бронницы. То-то ликовали мятежники!..
Ликование тушинцев было, однако, кратковременным. Воровскую столицу весь год лихорадили смуты и бунты. К весне взбунтовались отряды, разосланные по сёлам для сбора припасов. Мятежники сами выбрали себе полковников, припасы собирали для себя, а в Тушино не хотели возвращаться. Для усмирения бунтовщиков тушинцы должны были выслать уже не отряды, а роты, но действия их были малоуспешными. Положение тушинцев осложнялось ещё и тем, что силы их были раздроблены. Значительная часть их ушла к Новгороду (с тем, чтобы оттянуть ратников у Скопина-Шуйского), другая осаждала Троице-Сергиеву лавру.
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
1
Осада Сергиевой лавры поляками — трагическая страница в русской истории и одновременно целая серия загадок, одни из которых придётся разгадывать и Гермогену.
Прежде всего, чем была вызвана эта осада?
Троицкая лавра святого Сергия находилась в шестидесяти четырёх вёрстах от Москвы. Заняв Лавру, можно было пресечь сообщение Москвы с севером и востоком России, отрезав от Москвы Вологду, Владимир, Пермь, земли нижегородские, казанские, сибирские, откуда шли на помощь столице военные дружины. Важно было также не отдать Скопину-Шуйскому этот монастырь-крепость и помешать ему пойти на помощь Москве.
Далее. В крепости можно было выдержать длительную осаду. Монастырь был ограждён стеною в четыре метра высоты и в три сажени толщины. Занимал монастырь значительное пространство — шестьсот сорок две сажени. Монастырь был защищён башнями, острогом и глубоким рвом, не говоря уже о густых лесах вокруг него.
И наконец, Лавра, богатая казной, множеством золотых и серебряных сосудов, драгоценных каменьев, образов, крестов, была предметом воровских вожделений ляхов.
Однако для нападения на Лавру нужен был ещё и какой-никакой предлог, ибо ляхи были клевретами «Димитрия», якобы «сына» царя истинно православного, почитавшего монастыри, — Ивана Грозного. Это он обезопасил Лавру, окружив её каменной оградой.