Герои Шипки

Старик лежал, но свеча у его изголовья горела.

— Что такое стряслось? — спросил он, садясь на сене.

— Дело плохо, Данила Васильевич, — присел рядом Дандевиль. — Вьюга немыслимая. Я послал вернуть войска с перевала,, но добраться до него невозможно. Очень боюсь и за ваших-то. Ведь они ушли еще дальше, па Мирково!

— Так что? — удивился Краснов с каким-то пренебрежением.

— Да ведь пропадут в такую бешеную метель! Ведь они пешком ушли!

— Помилуйте, не пропадут. Землееды! Что им вьюга...

— Ну а как мы завтра справимся?

— Так что ж с вьюгой делать-то? — спокойно возразил казак. — Я уж вон по палатке вижу. О, как навалило, — похлопал он по нависшему полотну. — Против бога не пойдешь!..

Буря бушевала, отрывая полу палатки и врываясь в нее. Никто из командиров не спал. В восемь утра 17 декабря Дандевиль выбрался наружу. Ветер врывался со стороны ущелья страшными порывами, крутя тучи снега. Вершины громадных деревьев мотались во все стороны и гнулись как тростник. Попытки проехать на перевал ни к чему не приводили: в двух десятках шагов нельзя было ничего увидеть. Стали стрелять из револьверов, но звук выстрела, встречая снежный вихрь, тут же угасал.

— Едет, едет кто-то! — закричал Краснов, вглядываясь в белую круговерть.

Всадник на лошади по брюхо в снегу медленно сползал с перевала. Весь белый, он остановился перед генералами. Лошадь, опустив голову и растопырив ноги, тяжко дышала. Солдат разжал кулак со смятой запиской.

«Во вверенном мне полку, — читал Дандевиль донесение командира псковцев, — больных 520 человек, из них 170 с обмороженными пальцами на руках и на ногах. По случаю сильной бури костров развести невозможно...»

В записке ни слова об оставлении позиции, о невозможности держаться на месте.

— Молодец, брат, спасибо! — сказал Дандевиль. — Отчего же раньше не дали знать, что у вас делается?

— Да ночью совсем нельзя было... Уж пытались... — спокойно ответил солдат.

Дандевиль отдал приказ о возвращении отряда с перевала. Два десятка казаков, словно в атаку, ринулись в снежную стихию. Цареградский что-то прокричал бол-тарам, и те как шальные взялись за лопаты. Был уже полдень, но снег так густо крутился над головами, что лучи солнца не могли пробиться. Казаки доставили новую записку командира псковцев:

«Во вверенном мне полку в каждой роте остается не более 20 человек. Все обмороженные отправлены. Костры невозможны. Если до вечера полк не будет отведен с позиций, то не останется людей...»

Вскоре больные и обмороженные стали прибывать на бивак. Некоторых казаки везли на лошадях, иных вели за руки, другие держались за хвосты и гривы. Не имея сил нести ружья, больные ставили их по дороге в снег для указания пути. По этим вехам и протаптывалась дорога сновавшими вверх и вниз казачками. Стоны раздирали душу. Высокий седой болгарин, работавший всем в пример целый день и давно обморозившийся, стоял перед доктором в палатке и молча протягивал ободранные по локоть, почти без кожи сильные атлетические руки. Принесли десять солдат замерзших, без признаков жизни. Снег все валил и валил, хотя метель, по видимости, начала стихать.

Дандевиль ехал на своем рыжем коне, мучаясь тем, что приходится отступать к Этрополю, что болгары оказались правы, говоря о страшлых метелях на Баба-горе, что на перевале брошены орудия. Отряд перемещался к Златицкому перевалу, чтобы вместе с находившимися там войсками ударить по туркам.

Едва Дандевиль устроился в Этрополе, как адъютант доложил, что его ожидает какой-то казак. «Неужели один из красновских молодцов?» — изумился начальник отряда и велел немедля впустить.

Молодцеватый, небольшого роста георгиевский кавалер, в новенькой шинели, сапогах, напомаженных деревянным маслом и щегольски причесанный, шагнул в дверь, потом влево и встал у притолоки:

— Вахмистр 6-й сотни 26-го Донского полка Попов! — доложил он.

— Здорово, Попов! Рассказывай, как ты съездил в Мирково, — поднялся ему навстречу генерал.

— Здравия желаю! Как это мы с товарищами лошадей вернули, а сами пошли пешки...

— Да зачем же пешком?

— Лошадей жалко стало, ваше превосходительство! Как вьюга началась, с ними совсем тягота одна была.

Мы кояей-то вернули и уж недалече от Миркова ветрели еще засветло болгарина с баранами. До пятисот голов было. Гнал он это от турков, говорил, отбирают. «Ты, мол, к нам гони, — я ему говорю, — у нас за деньги». — «И то, — говорит, — погоню...»

— А ты по-болгарски знаешь?

— Могу понимать, ваше превосходительство! Оно близко как по-церковному говорят. Как мы это с болгарином поговорили, он нас и повел в Мирково, чтобы все узнать. Он нас ночью вывел к самой деревне, да на лбище такое. Близко вот как, да страсть круто. И дороги никакой нет...

— Как же вы спустились?

— Да на ж..., ваше превосходительство.

— Ну а в деревне что вы делали, — едва удерживаясь от смеха, спросил Дандевиль, любуясь казаком.

— В деревне все уже спять. Наш болгарин бросил нас под забором, да и пошел искать своего земляка, и с ним опять прибег. Докладывал нам тот болгарин, что, мол, турки вчера привезли еще два орудия, горные, значить, в Буново, слышь, посылать хотят, а что пехоты там до тысячи да башибузуков ста два.

— А назад как же вы?

— Назад уж по дороге, ваше превосходительство. Так на тропочку малую из деревни вывели. Только этот наш пастух погнал баранов верхом, дюже снегу было по ло-гам-то. И заплутался он, потому вьюга сильная была. К утру привел он все же к нашим, на Златицкий перевал, там отогрелись. А сегодня с баранами сюда пришли, потому, сказывали, ваше превосходительство приказали энту позицию бросить. Только виноваты, ваше превосходительство, баранов дюжо растеряли, больше сот трех не будет...

— Молодчина ты, Попов! Спасибо тебе! Поблагодари от меня товарищей. Список их есть у меня. Все они

целы?

— Рады стараться, ваше превосходительство! — гаркнул вахмистр. — Двое, вон, себе по глупости пальцы ознобили, да и рожу так, пустяки!

— Отчего ж по глупости? — снова изумился Дандевиль.

— Потому у нас одежа хорошая была, ваше превосходительство, и теплая. Зачем они ознобились?

Как только вахмистр вышел, к Дандевилю явился, не скрывая своей хитроватой улыбки, Краснов.

— Едем на Златицкий перевал, — встретил его Дан-девиль, повеселевший после разговора с казачком.

— Отлично! — воскликнул старик, махнув кверху фуражкой. — Вот это дело! Сегодня, верно, еще не выедем?

— Нет, надо подготовиться. Распоряжусь и, наверное, завтра...

— Вот и чудесно! — улыбнулся Краснов. — Уж вы мне позвольте тогда с казачками на Бабью гору съездить. Очень она мне понравилась. Да и что там с орудиями, надо узнать...

Дандевиль молча обнял старого казака и расцеловал его.