Героинщики

– Торчок ебаный, - Билли, - плохую игру ты затеял, это полное дерьмо.

Начинается наш обычный спор; я сразу наношу ему удар в ответ:

– Да, зато избиения незнакомцев в публичных местах - это же так по-взрослому, так разумно, а главное - одобрено обществом.

Билли злится, но почему-то спускает мне это, ограничившись снисходительной улыбкой на наглой роже.

– Это мы уже обсуждали!
– кричит отец.
– Его глупости мы уже обсудили на прошлой неделе! А сейчас нужно поговорить о тебе, сынок!

– Слушайте, - говорю я им, примирительно поднимая ладони, - здесь нет ничего страшного. Да, я немного переиграл, у меня возникла зависимость. Знаю, это ужасные вещи, но я во всем уже разобрался. Я лечусь, по метадоновой программе бросаю героин.

– Но это не так легко, - вдруг кричит мама.
– Я слышала об этом, Марк! Ты можешь заразиться СПИДом!

– Надо ширяться, чтобы заразиться СПИДом, мама, - качаю головой я, - а я только курил. Но я перевернул эту страницу.

Хуевую игру я замутил, как говорит Билли, я не могу удержаться и смотрю на изгиб своей руки. Папа следит за моим взглядом, понимает, что я имею в виду, подскакивает и закатывает мне рукава, чтобы представить на всеобщее обозрение струпья и подтеки гноя.

– Да? А это что такое тогда?

Я машинально прячу руку за спину.

– Я очень редко ширялся и всегда только своим шприцем, - оправдываюсь я.
– Слушайте ... Знаю, я ступил, но теперь все будет иначе.

– Да ты что?
– визжит мама, испуганно пялясь на мою руку.
– Не вижу я, чтобы ты слишком большие усилия для этого приложил!

– Делаю, что могу.

– Калечишь себя!

– По крайней мере, он признает, что у него проблемы, Кэти, - уговаривает ее папа – По крайней мере, он хочет с этим завязать.

Затем он вознаграждает меня горящим взглядом:

– Это все в Лондоне началось?

Я не сдерживаюсь и хохочу, от всего сердца, когда слышу его слова. В Лондоне наркоту было получить гораздо сложнее, чем здесь, где ее чуть ли не на каждом углу продают.

– Посмейся мне, - горько отвечает он, - Саймон же не такой? Стиви, то малый Хатчисон, он не из этих?

– Нет, - отвечаю я, почему-то не хочу разоблачать Кайфолома.
– Они этого дерьма никогда не касались. Только я.

– Да, один только такой идиот нашелся, - рыдает мама.

– Но почему, сынок?
– спрашивает папа.
– Почему ты начал употреблять?

Я никогда не думал об этом, поэтому мне сложно ответить на этот вопрос.

– Кайф - это замечательное чувство.

Его глаза вылезают из орбит, словно кто-то его по затылку бейсбольной битой ударил.- Господи, пожалуй, с обрыва прыгать - тоже замечательное чувство, пока о землю не ударишься. Когда ты поумнеешь, сынок?

– Я словно в кошмаре живу, - кричит мать, - да, это просто ужасный кошмар!

Вдруг наступает такая желанная для меня тишина, слышно только «тик-так» наших роскошных часов с маятником, которые мой старик когда-то приобрел у своего всегда мрачного друга Джимми Гаррета на Инглстонском рынке. И вот этот часы начинают бить полдень. Двенадцать медленных ударов, хотя стрелки и показывают уже чуть больше двенадцати часов, двенадцать ударов измеряют наши жизни сокращениями сердца ... Дум ... Дум ... Дум ...

Я стараюсь съесть еще немного бифштекса, но не могу проглотить ни крошки. Я чувствую, как пища попадает мне в гортань, но застревает там, будто у меня мышцы не работают. Все застревает в моем пищеводе, я давлюсь каждым кусочком, пока один из них вдруг не проскакивает в кишки и меня не посещает неожиданное облегчение. Мама тщательно изучает мое лицо, рассуждая о чем-то очень для нее важном, потом встает и с неожиданной поспешностью, которая поражает нас всех, шагает в другую комнату, достает из серванта письмо и передает его мне.
– Это – тебе.

На письме я вижу почтовую марку Глазго. Я и сам не знаю, что это может быть.

Вдруг я чувствую на себе разъяренный взгляд трех пар глаз, который просто не позволяет мне скрыть письмо в карман, чтобы прочитать позже. Поэтому я отрываю краешек конверта. Это - приглашение.

Господин и госпожа Рональд Дансмеры имеют честь пригласить Марка Рентона на свадьбу своей дочери Джоанны Эйприл и господина Пола Ричарда Биссета, которое состоится в Шотландской церкви Святого Колумба по адресу: Ренфришир, Килмакольм, Дачел-роуд 4 мая 1985 в 13:00, и на банкет в гостинице «Боуфилд» по адресу: Ренфришир, Гаувуд, Боуфилд-роуд, Хоувуд

– Что это?
– спрашивает мама.

– Ничего такого, просто приглашение на свадьбу. Мой старый друг из универа, Бисти, - объясняю ей я, удивленный новостью об их свадьбе и тем фактом, что они решили пригласить меня.

Пожалуй, Джоанна просто залетела; это - единственная возможность, при которой могла случиться такое, потому что их впереди ждал еще один год обучения в Абердине.

Последний раз я видел Джоанну на Юнион-стрит. Я тогда очень спешил, потому что искал встречи с Доном. А она шла по улице с какой-то подружкой. Девушка заметила меня, но сделала вид, что не узнала, и, отвернувшись, перешла на другую сторону улицы.

Мама подозрительно смотрит на меня, качает головой, у нее на глазах проступают слезы. Она с болью говорит:- Это мог быть ты ... С той девочкой, Фионой, - всхлипывает она.
– Или даже с Хейзел.

Она поворачивается к старику, тот кивает ей и обнимает за плечи.

– Да, я вовремя убежал с Абердина, - говорю я.

– Не начинай, Марк! Просто не начинай, на хер! Ты хорошо понимаешь, что подразумевает мама, - кричит папа.

Что я хорошо понимаю, так это то, что я слишком задержался на этом завтраке и чтонаркоманская тема все еще открыта, а я больше не могу слушать все эти стагнации по поводу того, «где мы ошиблись». Вообще, ошиблись они только тогда, когда решили подарить этому миру новых людей. Я не просил, чтобы меня рожали, и не боюсь смерти. А она точно за мной придет, если продолжать и дальше в таком духе; и я был бы рад такому завершению, все это дерьмо кончилось бы, по крайней мере мне бы стало на все похуй. Блядь, а я просто пришел сюда за пластинками. Билли смешливо смотрит на меня, потому что прекрасно знал все время, чем я занимался, но никому ничего не говорил.

Я захожу в ванную, чтобы украсть материнский валиум, и выхожу на Уок, еле волоча на себе тяжелую сумку «Силинк» с пластинками. К счастью, в Киркгейте я встречаю Мэтти и Кайфолома. Выглядят они так же хуево, как и я, энтузиазма у них намного больше, даже когда я предлагаю им ширнуться и помочь мне с сумкой. Мэтти, к моему удивлению, тянется к сумке, но, как оказалось, ему просто интересно заглянуть в нее. А там лежит все, что важно для меня: Боуи, Игги, Лу. Именно с ними я собирался попрощаться.

– Блядь, тяжелая утрата, - читает мои мысли Мэтти.

– У меня есть такие же на пленках, - пытаюсь защититься я.

– Бля, и не жалко было время на этот хлам тратить, - ноет он.

Кайфолом идет молча впереди, иногда оглядываясь на нас.

На хуй мне надо объяснять все этому мудаку - непонятно, но я говорю:

– Попрошу Хейзел переписать их на кассеты, у нее куча свободного времени.

Мэтти ведет плечами, и мы заходим в магазин. Кайфолом остается на улице, чтобы покурить, а я сразу выкладываю на прилавок все свои пластинки. Продавец быстро просматривает их с выражением лица, который я сто раз уже видел; типа, у него еще много дел, а я его отвлекаю, и бла-бла-бла.