Героинщики

Она грустно смотрит на Кайфолома, который сейчас в своей стихии - сидит между двумя куколками рядом с музыкантом из группы. Замечаю кривую, презрительную улыбку на ее лице, кажется она действительно полюбила не Кайфолома, а меня. Я подхожу к нему и отвожу его в сторону.

– Эй, кошак, у меня есть результат. Клаудиа хочет взять меня с собой. Но я не очень уверен ...

Мой друг смотрит на нее, она разговаривает с какой-то обезьянкой, и затем говорит мне:

– Она старая курица, но ты просто должен это сделать! Только подумай о перспективе! Как Рентон будет завидовать! К черту все, Игги делал это с ней! Леннон тоже. И Джаггер. И Джим Моррисон. Твой член должен побывать в том влагалище, которое трахал Игги!

Об этом я даже не подумал, но это же будет ужасно - трахать такую старую тетю, типа.

– Да, ты прав, кошак. Ты все так описал, что я просто не могу отписаться от этого дерьма, ага.

– Бога ради, - отвечает Кайфолом и добавляет шепотом: - Кстати, о дерьме - трахни ее лучше в жопу!

– Что?

– В задницу трахни. Затолкайте ее дерьмо назад, в желудок, трахни по самые уши.

Так и не научился уважать женщин. Я строго отвечаю ему:

– Э-э-э ... Я не очень хотел бы обсуждать такие вопросы ... Э-э-э ...

Кайфоломовы глаза горят. Он точно уже что-то принял, пожалуй, нюхнул кокаин, типа. Я видел, как тот гитарист тоже загнал дорожку.

– Слушай сюда, - дергает он меня за рукав.
– Ее потный древний пирожок похож на Большой каньон. Игги Поп написал песню «Rich Bitch», «Богатая сучка», о ней. Помнишь строку: «В ее влагалище можно на грузовике заехать»? Это точно о ней. А это, не забывай, сказал сам Игги, у которого хуй был большой, как у осла, и это было еще в семидесятых, после чего она еще двести штук детей нарожала. А потом ей еще и гистерэктомию сделали, всю матку удалили. Если у тебя в штанах не Эйфелева башня, твой хуй в ней просто потеряется. Поэтому лучше оставь эту тупую идею и трахни ее в карий глаз, - командует он, запихивая мне какой-то пакетик в карман куртки.

– Что? .. Что это? У меня есть гандон, - удивляюсь я.

После всех этих историй о СПИДе и прочем, друг, я, типа, постоянно с собой их ношу. Никогда не знаешь, чем закончится этот день, да.

– Это - лубрикант. Смажьте член, раздвинешь ей ноги, типа, в миссионерской позе, а потом спустись чуть ниже. Ей понравится. Европейские девушки только так и трахаются. А в Италии так делают для того, чтобы девушка не забеременела и чтобы Папа Римский ни о чем не узнал. Ты - ирландец, ты должен знать все эти приколы! Воткни ей в очко и услышишь, который у нее родной язык, говорит она по-голландски, или закричит на всех языках сразу, блядь!

– Ладно...

Я возвращаюсь к Клаудии, она встает со стула, высоко поднимает голову и выходит из комнаты. Шагаю за ней, оглядываюсь на мгновение и вижу, что Кайфолом провожает меня взглядом и показывает большие пальцы, мол, все будет супер, а гитарист жестом показывает, будто перерезает себе горло. Я отворачиваюсь от них и начинаю беспокоиться. Замечаю, как к машине идет еще один парень; она что, хочет секса втроем? Я волнуюсь, потому что слышал, как либеральны во всех сферах голландцы, они позволяют себе все и вся, но потом догадываюсь, что это просто водитель. Мы с ней устраиваемся позади, он садится за руль. И красотка, которая стояла рядом со мной на концерте, ждет певицу на улице и кричит:

– МЫ ЛЮБИМ ТЕБЯ!

Я бы не хотел, чтобы нас видели вместе, но Клаудиа просто отвечает ей:

– Иди на хуй, идиотка.

И мы трогаемся с места. Едем в гостиницу «Кейли». Господи, я нервничаю, как никогда раньше, а потому начинаю болтать, как неистовый, болтать что-то о концерте, как мне понравилась новая версия «The Nightwatchman» с гитарными рифам Даррена Фостера. Она закрывает мне рот и просит:- Ш-ш-ш ... Мне не нравится, когда ты так много говоришь.

Я закрываю рот, и скоро мы оказываемся в «Кейли», швейцар открывает двери нашей машины, и мы заходим в гостиницу. Мы с водителем похожи на обычных пьяниц с улицы, но весь персонал ультравежливый с нами из-за этой женщины. Точно говорю, приди я сюда сам, меня бы даже на порог этого роскошного лобби не пустили. Огромные хрустальные люстры, мраморные колонны, под ногами - бархатный ковер ... Мы проходим под высоким альковом и попадаем к лифту ... О Господи ...

Затем заходим в ее номер. Он просто огромен - в этот номер, типа, можно вместить целых две обычных киркгейтских квартиры. В нем есть гигантская ванная комната. Клаудиа бухается на огромный траходром и поглаживает место рядом с собой, приглашая меня. Я очкую - у меня всегда так с девушками бывает, и хотя никому из ребят я об этом никогда не рассказывал, но у меня уже был секс. Трижды. Будь спокоен, как слон, друг, приказываю себе я, но мои нервы скрутились в тугой клубок. Если мне так сложно с девушками, которые мне искренне нравятся, то это точно завершится катастрофой, ага. А если честно, то Клаудиа мне вообще не нравится, потому что она выбралась из своих узких джинсов и обнажила отвисшие бедра, а я смотрю на ее двойной подбородок и вспоминаю ту обложку альбома снова и снова. Вот что мне интересно: там действительно была изображена Клаудиа Розенберг?

Она достает из кармана какой-то пакетик; Господи - это героин; она высыпает его в фольгу, свернутую в трубку. Ее легкие наполняются дымом, она вся обмякает и расползается по кровати. Предлагает трубку мне, и я не могу удержаться в этой ситуации. Но я так сильно нервничаю, что взрываюсь кашлем, и она надрывно смеется надо мной, но мне похуй, потому что мои конечности становятся тяжелыми и неподвижными, мой страх постепенно исчезает.

Клево.

Никаких нервов.

Я быстренько избавляюсь от одежды и оказываюсь рядом с ней на огромной постели. Она поворачивается ко мне своим пухлым пожилым лицом и говорит, пробегая пальцами по моим соскам так, будто у меня были какие-то особенные манящие сиськи:

– Ты такой милый ...

– Я всегда ... всегда любил ... твою ...

– Ш-ш-ш ...
– Опять я чувствую ее палец на своих губах, пока другой рукой она лезет мне в трусы, которые я забыл снять; блядь, как давно у меня не было секса - даже под героином у меня прочно стоит.
– У тебя такой длинный, замечательный пенис ... Очень длинный. Не толстый, но очень, очень длинный!

Не толстый ...

Я сразу вспоминаю, что говорил мне Кайфолом, лезу в карман, достаю лубрикант и натираю им свой член. Она снимает трусы, я чувствую какой-то сильный лиственный аромат, но ничего не говорю. Уже понятно, что она долго сидит на героине, так чего бы мне ожидать, что она будет заботиться о личной гигиене? До реабилитации я был точно таким. Но в связи с этим мне приходит мысль: неужели Дженис Джоплин или Билли Холидей жили в том же смраде?

Клаудия начинает стонать:

– Давай ... Давай ... Трахни меня!

– Ладно ...
– соглашаюсь я и нависает над ней в миссионерской позе, развожу ей ноги и двигаюсь прямо в жопу.

Она вся вдруг напрягается, чуть глаза не вылезли:

– ЧТО ТЫ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ДЕЛАЕШЬ?!

– Я ... типа ... трахаю тебя, - отвечаю я.

Друг, после этого она просто отталкивает меня прочь и хватает за волосы.

– УБИРАЙСЯ ОТСЮДА СЕЙЧАС ЖЕ!

Я вырываюсь из ее рук, оставив у нее в ладони половину шевелюры, и, как в замедленной съемке, поднимаюсь с кровати, потому что обдолбанный, как и она. Пытаюсь найти свои штаны, но никак не могу их натянуть, поэтому все время повторяю:

– Извини, извини меня ... Успокойся!

Она встает, обнаженная ниже пояса, в одной черной футболке, и кричит:

– Ты что, думал, как я уже старая, то можно воспользоваться мной, как туалетом?

– Нет ... Я только думал ...

Она подбегает и хуярит мне кулаком в глаз.

– УБИРАЙСЯ НЕМЕДЛЕННО!
– ревет она, и я снова прошу ее дать мне минутку, чтобы я мог одеться, но она все время бьет меня, отвешивает мне пендель; хуже всего то, что я даже не могу ударить ее в ответ, потому что она - женщина, поэтому я закрываюсь от нее в ванной комнате, надеясь на то, что она успокоится.