Героинщики

– Как ты? Тебе понравилось?

– Это было ... немного похоже на медицинский осмотр, - ворчит он, уткнувшись в подушку. Я бросаю дилдо на пол и переворачиваю Саймона на спину. Он угодливо подчиняется, но его глаза уже закрываются. Потом я вдруг замечаю липкие пятна спермы на простыне, по его животе и груди.

– Ты кончил!

– Правда? ..
– Он удивленно открывает глаза и возбужденно садится на кровати.
– Я и сам не заметил.

Затем он отводит взгляд от этого беспорядка и смотрит на меня глазами, полными паники:

– Слушай, Эли, ты никому не скажешь?

– Да нет, о таких делах я не рассказываю, это останется между нами!

– Хорошо ... Хорошо ...

– растерянно отвечает он.

Мы снимаем грязную простыню и устраиваемся в постели.

– Это оказалось довольно приятным, но только благодаря тебе, - говорит он, притягивая меня ближе к себе.

Мне нравится его аромат: большинство ребят воняют, но от Саймона пахнет приятным хвойным парфюмом. Именно так я себе всегда и представляла настоящий дорогой парфюм.

– А мне было приятно, потому что я разделила это ощущение с тобой, - отвечаю я ему.
– Я не могла остановиться ...

С этими словами я хватаю его за член, и тот твердеет в моей руке, раздвигая мои пальцы.

– Трахни меня, - шепчу я ему на ухо, - трахни меня по-жесткому, скажи, что любишь меня...

Лицо Саймона напрягается, он будто разозлился , что собирается напомнить мне о нашей соглашение, но вдруг оказывается на мне и медленно сует член мне в вагину, я всеми фибрами души чувствую, как он трахает меня, трахает замечательно, сначала медленно, потом - жестко, и говорит: «Я люблю тебя».

Знаю, он не это имеет в виду, но все равно повторяет то же самое на итальянском, и я оказываюсь на небесах, я получаю оргазм снова и снова, мне даже хочется уже избавиться счастья и почувствовать облегчение, когда он в конце концов кончает и кричит: - Avanti!

Когда наши потные тела сближаются и мы страстно обнимаемся, кажется, он напрочь забывает о моей жопе, но, подозреваю, только потому, что мечтает только о своей или уже нацелился на героин.

Героинщица

Над «Троссаком» хлопья снега покрывают высокие холмы и крыши добротных домиков. В некоторых окошках уже мерцают огоньки на рождественских елках. Из окна своей камеры в женской колонии Дженни Андерсон видит огромные облака в небе, мечтая о том, чтобы увидеть нечто большее. Снег она никогда не считала своим врагом. Но какое Рождество ее ждет в этом году?

Дженни немного оживляется, когда ее выводят из камеры и она идет по коридору в строю с другими женщинами во главе с сучкой в форме, открывающей на ходу двери. В конце концов, они попадают в комнату посещений, где каждая заключенная садится за один из столиков, построенных тесными рядами. Через несколько минут начинают заходить посетители, и женщина видит, как к ней шагает Мария, удостаивая мать одной только напряженной улыбкой.

Небольшой опыт Дженни Андерсон уже доказал ей, что женская колония может быть не только местом лишения свободы, но и убежищем. Ей показалось, что Мария в опасности, от которой ее нужно защитить. Мешки под усталыми глазами больше напоминали синяки. Ее волосы были какое-то спутанные, местами жидкие и жирные, у нее на подбородке выскочили два огромных прыщи. Это была не ее дочь, а какое-то ее странное подобие, больше похожее на беглянку из параллельного мира из комиксов DC, которые так любил коллекционировать ее брат Мюррей. Мария даже не присела, поэтому Дженни тоже инстинктивно поднялась и подошла к ней:

– Милая моя ...

Крепкая, коротко стриженая сука, которой она, кажется, не нравилась, пожалуй, из-за того, что они были где-то одного возраста, сразу подлетела и запретила матери касаться дочери. Нагнув свою коровью голову, она проревела:

– Довольно! Больше никаких предупреждений!

Сев на свое место, Дженни глазам своим не поверила, когда увидела его - он стоял позади Марии, что заявляя о своем особом праве на нее, что моментально довело ее до бешенства. Сейчас, когда Кока больше нет, а она заперта в этой тюрьме, он еще осмеливается распускать свои узурпаторские руки и держать хрупкие плечи ее дочери, ее Марии, которая должна была жить спокойно, живая и здоровая, у Мюррея и Элейн, в Ноттингеме! Письмо, которое он ей прислал!

– А ты что здесь делаешь?
– посмотрела она на бывшего соседа, друга ее умершего мужа, который в одну постыдную ночь стал ее любовником.

– Ты останешься здесь еще на несколько месяцев, Дженни, - отвечает он, притянув стул и жестом позволяя Марии сделать то же: - Кто-то должен ухаживать за Марией.

– Знаю я, как ты ухаживаешь!
– скептически улыбается Дженни.
– Она еще совсем маленькая!

Саймон, Кайфолом (она слышала это его прозвище прежде), устраивается на жестком стуле, морщится, потому что ему неудобно, и пытается как-то это перетерпеть. Осматривает столики с посетителями, и Дженни понимает, что он чувствует себя неловко, нервничает немного, но это его ощущение очень скоро исчезает, и его присутствие заполняет всю комнату, когда он выпрямляет спину и вытягивает ноги. И здесь голос подает Мария:

– Мне уже почти шестнадцать, мама.

Глаза Дженни заливает стыд. Саймон был совсем мал, когда они с Коком переехали в соседнюю с Уильямсоном квартиру много лет назад. Она была тогда молодой мамой и открыто флиртовала с его отцом. Однажды, на Новый год ...

Боже мой...

И потом она переспала с его сыном. А сейчас он спит с ее дочерью, ее маленькой девочкой.

– Посмотри на себя, что с тобой случилось? Езжай в Ноттингем, поживешь у Мюррея с Элейн!

Глаза Марии вдруг вспыхивают от ненависти, у Дженни сердце стынет, когда она смотрит на выражение лица своей дочери.- Никуда я не поеду, пока не расправлюсь с ним! С тем Диксоном! Это он разрушил наши жизни! И это точно он сдал твои махинации с родительскими выплатами!

– Она права, Дженни, - соглашается Саймон Уильямсон.

– Заткнись, блядь, - кричит Дженни, подскакивая на месте.

И корова в форме на мгновение отрывается от своего романчика Кена Фоллетта, смотрит на нее своими глубоко посаженными голубыми глазами. Дженни говорит тише и садится, бросая на него сердитые взгляды:

– Ты.., С моей девочкой! Что же ты за человек такой?!

– Я стараюсь заботиться о Марии, - огрызается Кайфолом со злобой в глазах.
– Хочешь, чтобы она одна осталась, пока ты отдыхаешь в этом уютном клубе? Она четко сказала тебе, что не поедет в Ноттингем, хотя клянусь, я пытался убедить ее, что там ей будет лучше! Ну ладно. Я просто брошу ее на произвол судьбы - он машет руками, так по-итальянски, что эта стерва с Фоллетт снова настораживается.

– Саймон, нет ...
– просит Мария.

– Я не оставлю тебя, девочка моя, не бойся, - качает он головой, обнимая Марию и целуя ее в щеку, не отрывая при этом наглого взгляда от Дженни.
– Кто-то должен заботиться о тебе!

Опустошенная Дженни тянется к нему через стол:

– Если только она залетит ...

– Ей почти шестнадцать. А мне только двадцать один, - высокомерно заявляет Саймон Уильямсон, хотя, кажется, он смутно помнит, как сам говорил Дженнет, что недавно отпраздновал свой двадцать второй день рождения.
– Знаю, как это выглядит со стороны, и я не горжусь тем, что мы вступили в такие отношения, но так уж случилось. Поэтому тебе остается только смириться, - заключает он, крутясь на неудобном стуле.