Героинщики

– Сиди уж, не ссы. Ведешь себя, как ребенок ебаный.

– Я в ебаном отчаянии, - бурчит Мерриот себе под нос.

Одна из шенфилдских девушек поднимает бокал и кричит:

– Я - хозяин ада, я заберу тебя ...

Мы с Никси подхватываем песню: - ХЕ-Е-ЕЙ ... ГДЕ-РЕ-РЕ-РЕ-ДЕ ... Я сожгу тебя.

Кайфолом все еще искоса смотрит на меня, но блондинка привлекает к себе львиную долю его внимания. Я заговариваю с девушкой, которая спела песню. Она пьяная вхлам, но очень классная.
– Не хочешь последовать их примеру?

– Они - любители, - отвечаю я.
– Я бы тебе до самой глотки языком достал, если бы взялся тебя целовать.

– Так чего ждешь?

И я больше не стал ждать. Не думая о том, какие потрескавшиеся у меня губы и какой сопливый нос, я лезу языком ей прямо в горло. Но краем глаза замечаю, что Кайфолом, как всегда, на шаг впереди. Он уже встает и ведет блондинку к туалет. Когда мы выходим из поезда на свежий воздух, Мерриот жалуется, что мы уделили ему так мало внимания, но Никси отвечает ему, что у нас будет куча времени на то, чтобы обсудить все детали. Мудак и сам это знает, он просто играет в показуху. Вернувшись в поезд, мы затягиваем следующий куплет «The Fire», но начинаем спорить о словах в стихах, и вдруг поезд вздрагивает так, что наше пиво подпрыгивает на столиках. Это значит, что совсем скоро мы выйдем в Вест-Энде вместе с шенфилдскими девушками и Рождественский вечер начинается замечательно - лучше не бывает!

Новогодняя ночь

Я листаю пожелтевшие страницы своего старого дешевого романа в бумажной обложке, а затем отодвигаю шторки на окне и смотрю, как мерцает месяц, обманчиво выглядывая из-за облаков и отбрасывая длинные тени на широкие дороги. Уже конец декабря, за окном так холодно, что моча замерзает на пути к земле, но в самом автобусе, в конце концов, включили отопление, поэтому сейчас здесь настолько тепло, что я сижу весь потный и смотрю, как конденсированная вода каплями ползет по окну, а затем скапливается внизу, на краю окна, на которое я опираюсь подбородком.

Мы с Никси игнорируем друг друга из-за постоянно включенного верхнего освещения, из-за пердежа, урчания, храпа и кашля, который постоянно витает в пространстве между его сиденьем и моим в полумраке. Мы как бы живем в лесу, как дикие звери. Это так круто - наше молчание; мы достаточно долго уже знаем друг друга, чтобы пытаться заполнить эту пустоту. Нам обоим нравится иметь свой свою нишу, особенно тогда, когда мы посрались.

Очень мило было со стороны Кайфолома пригласить Никси к нам, он сказал тогда, что это - самое малое, чем мы можем отплатить за его гостеприимство. А здесь он сразу сообщает мне, что решил остаться в Лондоне на Новый год, чтобы потусить с Андреасом и Люсиндой, потому что эта глупая «театральщина» Эдинбурга ему надоела. Он говорит мне, что до сих пор не может простить Бэгби, как тот его задирал, и поэтому не хочет встречаться с ним, пока он не попросит прощения. Я сказал ему, что он скорее смерти дождется, чем извинений от Бэгби. Но не могу сказать, что я расстроен из-за того, что он не едет с нами: ну его на хуй, тусить в Лондоне накануне Нового года.

Когда автобус подъезжает к Эндрю-сквер, мы направляемся к Монтгомери-стрит, прикупив по дороге немного пищи, чтобы перекусить дома. Мы довольно продолжительное время провели на подъезде к Эдинбургу из-за огромного количества машин, все мудаки едут домой на Новый год, поэтому где-то около одиннадцати мы в конце концов выходим на Монти-стрит и идем в квартиру, которую унаследовали от меня Кочерыжка и Кизбо. Вечеринка здесь в самом разгаре, и мы с удовольствием присоединяемся. Атмосфера замечательная, портит ее только Мэтти, потому что даже ни словом не перекинулся с старым другом Никси, который ходит за ним хвостиком, а тот ведет себя так, будто они вообще не знакомы. Не знаю, куда только подевался тот разговорчивый парень, который взял нас когда-то, в эпоху расцвета панка, под свое крыло и познакомил с Лондоном.

Я уже устал от этого говнюка. По крайней мере, Франко не растерялся:

– Ты из Лондона, друг?
– спрашивает он Никси.
– Я когда-то трахал одну девку из Лондона, кажется, в Бенидорме. Помнишь, Нелли? Бенидорм? Тех двух лондонских телок? Нелли сначала задумывается, а потом кивает, соглашаясь с Бэгби.

Кто-то достает инструменты, и мы начинаем валять дурака. Это все перерастает в импровизацию, Никси играет на акустической гитаре Мэтти с ловкостью, которую никогда не имел ее настоящий хозяин, а Франко подпевает ему сильным, чистым голосом:

Мы с Кизбо тоже что-то подвывает, пытаясь звучать в согласии друг с другом и выступить бэк-вокалом для Франко и Никси. Голос Франко - это что-то, надо его слышать, потому что такое случается только на Новый год, когда он выпивает достаточно алкоголя и находится в хорошем настроении; и здесь они берут эту прекрасную ноту, и он как бы превращается в другого человека - такого душевного, такого светлого ...

Я оглядываюсь по сторонам и вижу лица друзей в свете свечей: Никси, Кизбо, Томми, Кочерыжка, Элисон, Келли, Франко, Джун, Мэтти, Ширли, Нелли и какой-то пьяной девушки с длинными черными волосами, которую Нелли не побеспокоился познакомить со мной. У этого мудилы социальные навыки, как у штурмовика. Мы разожгли в камине огромный костер на углях, так что кто-то из местных может заткнуться, потому что мы здесь не курим, это строго запрещено в домах. Бэгби устал от своего сольного концерта, его глаза уже закрываются.

Бедный Кочерыжка, сентиментальный говнюк, уже вытирает слезы, когда Франко допевает своим низким, прекрасным голосом песню.Только Мэтти все еще не в настроении, хотя Ширли широко улыбается и пожимает плечами. Я вижу, как Келли и Элисон смотрят на Джун, которая наблюдает за Франко так, будто он - настоящая рок-звезда. И действительно, сегодня он - наша звезда.

Так, Франко сегодня выполнил первую партию, а Никси очень вдохновенно сыграл для нас на гитаре. Кизбо тихонько отбивает ритм, а я стараюсь ему помогать по мере своих возможностей на гитаре, мечтая о настоящей электрогитаре, ибо трудно разглядеть струны и аккорды в неясном свете свечей. Бэгби громко кашляет, чтобы прочистить горло перед новым, сильным пассажем. Мы встаем, чтобы поднять последний тост сегодня, я замечаю, что Франко делает только один, едва заметный глоток. Я тихонько подмигиваю ему, и для моего друга это становится наивысшей оценкой за прекрасный вечер. Мой маленький друг все еще молчит, потому что играет с гитарой, пытаясь взять эти аккорды.

У Кочерыжки глаза красные и мокрые.

– Франко, друг ... Это было ... невероятно, - признается он, но даже после его слов все взгляды прикованы к исполнителю.

– Да, - соглашается Бэгби; но я вижу, что его вывела сентиментальная реакция Кочерыжки.
– Но Рода Стюарта никому не превзойти, даже в Новый год.

Он наливает Кочерыжке виски, чтобы как-то разрядить обстановку и вернуть всех в старое русло.

Бедный Кочерыжка не понимает, что он хочет просто избавиться от всеобщего внимания, и продолжает гнуть свое:

– Я никогда ничего красивее не слышал, хотел бы я петь так, как ты, Франко ...

– Заткнись, - говорит Бэгби, в его голосе заметна пока мягкая угроза; Никси испуганно смотрит на меня, подняв бровь.

– Но я просто говорю ...
– Настаивает Кочерыжка.

– Сказал тебе, закрой рот, блядь! Сейчас же!

Кочерыжка покоряется, замолкают и все остальные. Мы все сейчас понимаем, что Бэгби стыдится того прекрасного в его душе, что мы только увидели, и несмотря на его огромное эго, все теперь видят в нем эту слабость и непременно напомнят ему о ней в один прекрасный день.

– Это просто песня, бля, понятно?

Никси осторожно прячет гитару Мэтти в чехол. Я смотрю на часы над камином:

– Ладно, пожалуй, время расходиться, можем просто пойти в бар Салли.

Мы все рады сменить обстановку. Вся наша компания выходит на улицу, наслаждаясь холодным, тихим ветерком. Весь город закован в лед; все улицы, стены домов и снег будто сделаны из пресс-папье. И люди, которые по Уок к центру, тоже. Мы идем вниз по улице, чуть не падая на скользком асфальте. Келли и Элисон держатся за меня, просто чтобы не стать жертвами коварной дороги, но это в любом случае очень приятно. Келли вертит головой, окидывает меня пристальным взглядом и тянется через меня к Эли, чтобы что-то ей сказать. Я нутром чувствую сияющий след, который оставляет в моей душе ее улыбка.