Гезат

По любому, моему подразделению надо было переместиться куда-нибудь, откуда не будут поступать жалобы легату. Лучшим местом была бы территория, которую сейчас контролировали враги. Видимо, аборигены были на стороне Цезаря, потому что сразу несколько человек предложили мне свои услуги, как проводники, обещая перевести через горы тайной тропой, благодаря чему окажемся в тылу центурии, охранявшей один из перевалов. Хотя вполне может быть, что таким замысловатым способом крестьяне избавлялись от германцев. Я, не спросив разрешения у Квинта Фабия Максима, с отрядом в две сотни всадников отправился в горы.

Большую часть пути пришлось идти пешком, ведя коня на поводу. День был жаркий и, как назло, безветренный. Порой склоны были такие крутые, что голова коня чуть ли не ложилась на мою или на плечо, и горячее дыхание, пахнущее прокисшей травой, обжигало мне щеку. Германцам, не привыкшим к горам, было еще труднее, судя по ругани, которая не умолкала. Мы все-таки перебрались на противоположный склон, спуск по которому был еще труднее. Вдобавок приходилось сдерживать лошадей, которые норовили вырваться и понестись вниз стремглав. Проводник вывел нас на дорогу, которая вела с юга к одному из перевалов. По ней мы уже поехали верхом и не прячась, как будто являемся турмой одного из вражеских легионов, стоявших возле города Илерда. Впрочем, места эти были пустынные, прятаться особо не от кого. За все время мы встретили всего одного пастуха с небольшой отарой, которая паслась на горном склоне. Завидев нас, пастух погнал отару выше в горы. Мои подчиненные проводили его взглядом. Сейчас германцам некогда, воевать едут, но, уверен, недолго осталось жить баранам. Да и пастуху, наверное, тоже.

Этот перевал был не самым главным и нужным, поэтому его охраняла всего одна центурия легионеров, набранных из жителей Пиренейского полуострова. Только центурион был римлянином из эвокатов — кряжистый мужчина с четырехугольным лицом и длинным и толстым носом с вывороченными ноздрями, в которые словно забили по комку черных волос. Он прослужил много лет и остался живым, что говорило, как минимум, о рассудительности и предусмотрительности, поэтому мы с ним быстро нашли общий язык. Центурия взяла еды на три дня, пять гладиусов и пять копий на всех и потопала к своему легиону, расположившемуся в каструме неподалеку от Илерды. Остальное их оружие, доспехи, палатки и припасы стали добычей моего отряда.

Одно копье и гладиус получил проводник в счет оплаты и сразу отправился домой, на этот раз по дороге. Его проводили два германца. Один должен был передать приказ моей коннице следовать на место нового лагеря в горах, а второй — сообщить Квинту Фабию Максиму, что перевал захвачен и охраняется нами.

118

Лагерь помпеянцев находился на холмах на правом берегу реки Сикор выше города Илерда. Оба каструма хорошо укреплены и обеспечены продовольствием. К тому же, каждый день к ним прибывали обозы из Илерды. Легатами были Луций Афраний, управлявший от имени Гнея Помпея провинцией Ближня Испания и имевший три легиона, и Марк Петрей, управлявший провинцией Лузитания и имевший два легиона. Про первого говорили, что он выходец из настолько никчемного плебейского рода, что чаще называли сыном Авла, как звали его отца, а это знак полнейшего неуважения; что танцует лучше, чем воюет; что достиг таких высоких постов, вылизывая задницу Помпею и четко выполняя его приказы; что консулом стал, благодаря деньгам покровителя, который раздавал их прямо в саду своего римского домуса. Про второго ничего не говорили. Наверное, не умеет танцевать.

Вверенные мне германцы уже подчистили всё, что было ценного на территории от южных склонов Пиренейского хребта до реки Сикор, разве что на правый берег не переправлялись. Хозяева вилл и крестьяне, кто успел, спрятались за городскими стенами. Остальные были проданы в рабство. По эту сторону хребта приказы Гая Юлия Цезаря пока не действовали, а работорговцев было предостаточно. Сразу после нашего появления в этих краях на меня вышел один из них с приветом от Кайдена Туллия, лучшим другом которого якобы являлся. После того, как он подарил мне мешочек с сотней денариев и бурдюк с хорошим красным вином, я сразу поверил в это. Мы обговорили, что именно интересует купцов в первую очередь (рабы) и что мы хотели бы получать взамен (вино), а также цены, после чего я представил работорговца командирам отрядов, чтобы не зашибли ненароком. И потекли деньги. Самое забавное, что большую часть приобретенного у нас товара продавали в Илерде. Войны приходят и уходят, а торговля вечна.

Теперь германцы все чаще появляются возле вражеских каструмов. Из-за таяния снега в горах река разлилась, но все равно есть места, где рослым германцам всего по шею. Они переправляются и нападают на обозы и небольшие отряды. Пленных легионеров продают работорговцам, которые с наваром возвращают их в легион. Платят сослуживцы из кассы центурии. В последнее время помпеянцы начали высылать для патрулирования отряды всадников, в два-три раза превосходящие германские. Их конница насчитывает тысяч шесть. Это больше, чем во всей армии Гая Юлия Цезаря, не говоря уже про мое подразделение, но набрана из жителей Иберийского полуострова. Пока что аборигены не отличаются ни дисциплинированностью, ни хорошей выучкой, ни отвагой. Им придется проделать длинный путь, чтобы стать альмогаварами. Несмотря на это, численное превосходство время от времени делает свое дело, и германцы возвращаются потрепанные.

Обычно я не участвую в налетах. Префект конницы может ничего не делать и жить припеваючи. Каждый отряд считал за честь отстегнуть мне толику добычи, и торговцы разных мастей имели хорошую привычку подносить подарки, соразмерные их потенциалу. Заметив потери в отрядах подчиненных, решил тряхнуть стариной. Выехали мы еще до восхода солнца. Летом оно знатно припекает в этих краях. Удивляюсь, как еще что-либо умудряется расти на этих выжженных солнцем землях вдали от рек. Наверное, благодаря росе, которая образуется ночью на горных склонах. Переправились километрах в пяти выше каструмов. Вода показалась мне ледяной, освежила знатно и напрочь прогнала остатки сна. Добравшись до того места, где дорога проходила между двумя холмами, склоны которых густо поросли маквисом, разделились. Две сотни пехотинцев, вооруженных копьями и дротиками, спрятались в кустах. К сожалению, лучники среди германцев, может, и есть, но их слишком мало и не спешат хвастаться этим навыком, и среди кельтов не нашлось.

Сотня всадников под моим командованием двинулась дальше. Ехали неспешно, как на прогулке. Места открытые, видно далеко, передовой дозор можно не высылать. Врагов заметили за километр, если ни больше. Сотен пять всадников поджидала нас у подножия большого холма с плоской вершиной, на котором располагался ближний каструм. Они тоже не торопились. Наверное, были уверены, что, увидев такой большой отряд, мы уберемся восвояси. Не тут-то было! Будто не замечая их, мы продолжали ехать в сторону каструма. Когда расстояние между нами сократилось метров до трехсот, помпеянцы развернулись в лаву, насколько позволял рельеф местности.

Я остановил коня, повернулся к следовавшему справа и чуть позади Бойду и крикнул насмешливо и настолько громко, чтобы услышали враги:

— Не видишь, кто там перегородил нам дорогу?!

— Кучка трусов, которым надоело жить! — включившись в игру, так же громко и насмешливо ответил он.

— Так что, надерем им уши?! — продолжил я.

— И не только уши! — поддержал Бойд.

Германцы тоже подключились, показывая врагам жесты, грубые и незамысловатые, зато понятные каждому, вне зависимости от национальности.

Противник оказался с крепкими нервами. На провокации не поддавался, ждал, когда нападем. Это не входило в мои планы, поэтому достал лук и выпустил три стрелы по навесной траектории с таким расчетом, чтобы попали во всадников из задних рядов, которые не видели, что я стреляю. Видимо, кто-то не успел уклониться, потому что во вражеском отряде началась движуха. Давление с задних рядов передалось передним, которые, набирая скорость, поскакали в нашу сторону.

Я послал им навстречу еще две стрелы, чтобы не передумали. За это время мои подчиненные развернулись и рванули в обратную сторону. Чем хороши германцы — не комплексуют по поводу отступления. Для кельтов и римлян повернуться спиной к врагу позорно, даже если так надо. Я помню, как трудно было заставить воинов Гая Мария отступить и заманить врага вверх по склону холма. Германцы же драпанули без колебаний.

Мне пришлось догонять, что было нетрудно, потому что конь у меня намного лучше их неказистых лошаденок. Скакал и буквально разрывался от радости, той, из детства, когда уверен, что не догонят, что утрешь всем нос. В ложбину между холмами я влетел в последней трети отряда. Специально смотрел на склоны, пытаясь разглядеть засевших там пехотинцев. Прятаться в зарослях германцы умеют. Все-таки выросли в лесной местности.

Я уже был в том месте, где ложбина переходила в неширокую, почти квадратную долину с чахлыми кустиками и островками сухой травы на выжженной солнцем, буроватой земле, когда позади послышались крики, шум боя. Я остановил коня, развернул. Обычно сам участвую в избиении попавших в засаду, а теперь наблюдал со стороны, как германские пехотинцы расправлялись с кельтиберийскими всадниками. У первых был богатый опыт, у вторых — надежда на чудо. Для большинства чудо не случилось. Германцы кого-то сбили дротиками, кого-то свалили своими копьями, длинными и с толстыми древками. Действовали умело и напористо, любо-дорого посмотреть. В нашей помощи не нуждались. Да и трудно было бы протиснуться между лошадьми без наездников, которые заполнили ложбину. Разве что разобрались с шестью всадниками, которые гнались за нами первыми и потому проскочили засаду. Точнее, оказались между ней и конным отрядом.