Гибель Марса

Постепенно о нас с Лехой забыли, и мы налегли на жаркое.

Потом появилась высокая и толстая негритянка в оленьих шкурах. Начались экзотические танцы под не менее экзотическую музыку. Вслед за этим принесли большой сосуд, и любой желающий мог кинуть в него объедки. Толстая негритянка перемешивала содержимое сосуда, вынимала содержимое и гадала. При этом она безошибочно угадывала владельца объедок.

– - Я своего будущего не знаю, кроме того, что подохну в одиночестве, как собака, -- сказал с обидой Леха.

Мне стало его жалко. И я налил ему еще. Он выпил и совсем раскис:

– - Я так люблю свою жену...

Стало совсем тоскливо. Я вспомнил Полину Кутепову. Мы прожили семь лет. И у нас была дочь Наташка. Но потом по решению суда я не должен был приближаться к их дому ближе, чем на триста метров. Первые два года я сильно страдал. Особенно скучал по Наташке. А затем свыкся. Человек ко всему привыкает.

Леха размазывал слезы по лицу и вздыхал, как тюлень. Толстая негритянка безраздельно владела вниманием наивных соплеменников. Их вождь Бахагн от нетерпения подпрыгивал на своем троне из оленьих шкур.

Наступила пора делать ноги. Я подхватил Леху под мышки и поволок в темноту. Уж очень быстро он набрался.

Снаружи царствовал ветер. Он прилетал с севера - холодный и дерзкий. Я любил его, как любишь старые воспоминания. Он холодил щеки и залезал за воротник.

– - Привет...
– - сказал я, опуская Леху на землю, -- привет, старый бродяга.

Мне показалось, что Леха что-то бормотал. В пьяном состоянии он нес всякую чепуху. Срочно надо было найти аэромобиль комиссара. И ничего, что у нас с Лехой не было ключей -- в чем, в чем, а в технике я разбирался.

– - Вам тоже нравится смотреть на звезды?
– спросил кто-то за моей спиной.

Я оглянулся. Это был белый. Среднего роста. В очках и какой-то чокнутый.

– - Я прихожу сюда каждый вечер, когда выпадет первый марсианский снег. Все это...
– - он показал на лежащую там в темноте долину.
– Все это отражает лунный свет и маленькие зеленые человечки пляшут на льду.

Черт, подумал я, сумасшедший.

– - Вы подумали, что я сумасшедший?
– спросил человек, словно угадав мои мысли.

– - Нет, -- соврал я.
– Не подумал.

– - Понтегера, -- представился он с легким поклоном и щелкая каблуками.

– - Не понял, -- переспросил я.

Это был не мой день - я плохо соображал. После трех часов полета, водки и всех приключений голова у меня гудела. Но оказывается, приключения еще не кончились.

– - Рем Понтегера, -- повторил он, не отрывая взгляда от долины.

– - Простите... Викентий... Сператов... журналист.

– - Искатель истин?!
– то ли спросил, то ли риторически воскликнул Рем Понтегера.

Я промолчал, потому что обычно не представлялся журналистом - если в этом не было надобности. Период, когда я метал икру, рассказывая, какой я умный, давно прошел. Теперь я знал, что жизнь - жестокая штука. Везет в ней не всем. И вел себя скромнее.

– - Пойдемте, -- предложил он, - я кое-что тебе покажу.

Мое секундное замешательство привело его в восторг.

– - Не бойтесь, -- он схватил меня двумя руками за воротник куртки, и я увидел, что глаза у него за стеклами очков светлые, как туман над рекой, и дикие, как у кошки.

– - Я и не боюсь, -- сказал я из вежливости.
– Идемте. Но надо взять...
– - я осторожно пнул Леху, лежащего на боку, как мешок с картошкой.

Казалось, Понтегера только теперь обратил внимание на Леху. С минуту он сосредоточенно пялился на него.

– - Друг. Круглов, -- представил я Леху.

– - А я знаю, -- ответил Рем Понтегера.

Я не успел спросить, откуда он знает Леху Круглова. Рем Понтегера повернулся и пошел в темноту. Мне осталось только, кряхтя, подхватить друга и последовать за Ремом Понтегера, ориентируясь по едва различимой фигуре, поминутно спотыкаясь о камни и чертыхаясь. Со стороны казармы доносилось хоровое пение.

Внезапно Рем Понтегера остановился, и я с разгона налетел на него.

– - Ужасная привычка переходить на ты, -- извиняясь, Рем Понтегера, ткнул меня пальцем в грудь.

– - Ничего...
– - сказал я миролюбиво, топчась на месте, -- бывает.

– - Я рад нашему знакомству, -- заметил он.

Меня вдруг осенило. Я едва не уронил мирно посапывающего Леху. Он него несло табаком, кислятиной и еще какими-то козлиными запахами.

– - Послушайте...
– - сказал я.

Мы стояли перед чем-то массивным и темным. Потом это массивное и темное вдруг разрезала яркая полоса света. Я зажмурился. Рем Понтегера бесцеремонно подтолкнул меня в спину.

– - Осторожно ступенька...

Я едва не рухнул вниз. Из подвала тянуло сыростью и конюшней. На свету я разглядел, что Рем Понтегера рыжий, как лиса, и волосатый, как енот, -- из-под ворота рубашки торчали густые волосы.

– - Я знал, что ты придешь, -- сказал он, с непонятной тревогой поглядывая вниз.

– - Почему?
– спросил я, внимательно смотря под ноги - лестница была крутой и щербатой, словно по ней часто ходили.

Рем Понтегера загадочно улыбнулся.

– - Знал, и все.

– - Послушайте, -- снова сказал я, поправляя Леху на плечах.
– А что вы празднуете?

– - Как что?
– удивился Рем Понтегера.
– Новый год.

– - Какой новый год?

Сердце мое упало куда-то в пятки.

– - Какой, какой?!
– удивился Рем Понтегера.
– Год бывает только один - новый.

– - Какой именно?!
– гнул я свое.

На этот раз Рем Понтегера снизошел до объяснения.

– - Две тысячи сто восемнадцатый.

– - Не может быть...
– - осипшим голосом произнес я и едва не уронил Леху.

– - Почему не может быть?
– удивился Рем Понтегера.
– А какой ты предпочитаешь?

– - По меньшей мере две тысячи сто шестнадцатый. Да и до нового года еще два месяца...

– - А мы празднуем один и тот же год сто двадцать пятый раз.

Я не успел спросить, что это означает. Мы двигались по длинному коридору. С одной стороны он был освещен, с другой - терялся в темноте.

– - Вы говорите загадками, -- сказал я, когда мне надоело считать шаги.

– - Точно так же, как и ты, -- насмешливо парировал Рем Понтегера.