Гибель Марса
Шрифт:
– - Но это же не местная фауна, -- заметил я.
– - Какая разница!
– как бы мимоходом бросил юмон, макая сосиску в горчицу.
– - И то правда, -- согласились мы и выпили.
Федор Березин стал буянить.
– - Я русский офицер!
– кричал он в темноту ночи, распахивая окно.
– Слышите! Гесионы! Черти полосатые! Я русский офицер! Приходите, искоренимся!
Мы с Лехой едва оттащили его за ноги, опасаясь, что на крики действительно сбегутся все гесионы со всей округи.
– - Не наливайте ему больше, - сказал я, чувствуя одышку в груди, потому что Федор Березин был здоров, что твой буйвол --
– - Пошли к черту, черти полосатые!
– ругался Федор Березин, отползая под секретер, где у него была лежка на половиках.
Мы с укором смотрели, как он, подобно собаке, крутится, устраиваясь удобнее и поднимая клубы пыли.
– - Напиться не дают нормально... гады!
– - Ну и ладно...
– - произнес Леха, наливая еще водки.
– Нам больше достанется.
Стало скучновато. Леха попробовал рассказать байку, но она, что говорится, не пошла. Леху даже не вдохновляло присутствие Катажины. Он стал кунять носом. Сорок пятый принес дров, и мы разожгли самый жаркий огонь, который когда-либо горел в этой башне. На ее стенах заплясали тени и отблески пламени.
Минут через двадцать Федор Березин проспался, вылез из-под секретера и, как ни в чем ни бывало, позевывая, присоединился к нам. Леха быстренько налил. Федор, лихо подкрутил усы, быстренько выпил, крякнул и ему снова захотелось выпендриться -- он снова завел песню о гесионах. Стал храбриться, что разорвет их голыми руками, затопчет, изничтожит всеми известными ему средствами, и в том же духе.
Я знал, что многообещающее начало не сулит ничего хорошего, скорее всего большую драку, и подтолкнул Катажину в бок.
Катажина попросила:
– - Расскажи, почему тебя зовут Мама ту-ту?
– - Мата ту-ту?
– переспросил Федор Березин, силясь понять, о чем идет речь.
– - А... Ну да. Когда я был маленьким...
– - начал он, закусывая соленым огурцом.
– - Ты и сейчас маленький, -- легкомысленно заметил я, наливая себе и Катажине водки и намекая, что он ведет себя не сообразно чину и возрасту.
Федор Березин поморщился.
– - Совсем крошка?
– - уточнил Леха.
– - Еще в школу ходил?
– переспросила Катажина.
– - Да... в десятый класс!
– Федор Березин начал терять терпение.
– - Ха-ха-ха...
– - не удержался юмон.
– - Чего ты ржешь?!
– возмутился Федор Березин.
– Чего ты ржешь! Все равно маленький!
– - Ну в общем, конечно, -- согласился я.
– - Не расскажу ничего!
– обиделся Федор Березин.
Где-то в лесу перекликались шитики, да один раз почудилось, что гесион подал голос. Мы помолчали, прислушиваясь. Я стал дремать, прижимаясь к теплому катажининому боку. Иногда мне ее не хватало. Но последние годы я все чаще свыкался с одиночеством. Любить все же лучше на расстоянии.
– - Был маленьким, а дальше что?
– - Я почувствовал, как Катажина подмигнула мне.
– - Ну в общем...
– начал Федор Березин с трагическими нотками в голосе.
– - Был такой случай: я в десятом классе учился, но уже был такой же здоровым и крупным, как сейчас
– Шкаф, одним словом?
– - заметил Леха.
– - Скорее переростком, -- уточнил Сорок пятый.
– - Слушай!
– возмутился Федор Березин.
– Я тебе в морду дам!!!
– - Ладно, мальчики!
– остановила его Катажина
– Что дальше?
– - Да ничего!..
– - Ну говори!
– - Пусть он заткнется!
– - Хорошо, я помолчу, -- пообещал юмон.
– - Жили мы в Гореловке - наконец воодушевился Федор Березин.
– - Туалет на улице, умывальник тоже. Даже душ - в огороде. Однажды встаю, а бежать в клозет облом. Я и сел на горшок брата - он, кстати, большим писателем заделался. Пишет о каких-то лунных вариантах, пожарах в метрополиях и прочее, в общем про землян. А у нас в поселке двери с роду никто не закрывал. Веник снаружи поставишь - и все дела -- то есть, хозяин дома. Только натужился, входит... постальонша. Что делать? Не вскакивать же голышом? Соседям расскажет - сраму не оберешься. Все знают, что я летчиком собирался стать. Я морду скорчил, вроде как даун, и бубню: -- Мама ту-ту... мама ту-ту...
– - и слюни пускаю, пусть на брата думает, с которым, кстати, мы очень похожи.
– - И что дальше?
– спросил юмон, у которого с юмором было не все в порядке.
Федор Березин терпеливо вздохнул.
– - А дальше... в школе меня так и прозвали: "Мама ту-ту..." Мало того, все пять лет в учебке меня звали Мама ту-ту. Только когда героя получил, вроде, как забывать стали. И то кто-то из друзей завернет в полк, все начинается заново.
Минут десять башня або сотрясалась от смеха. Я даже выглянул в окно, словно мы могли кого-то разбудить, но поселок по-прежнему был мертв: под звездный, мерцающим светом серебрились крыши, да Танаис - младший брат Фобоса, готовый рухнуть на Марс то ли через сорок миллионов, то ли через сто миллионов лет, сиял подобно огромной звезде, а на фоне осенней травы темнели купы деревьев и кустов.
– - А зачем ты всем рассказывал?
– удивился Леха.
– - Так весело же...
– - признался Федор Березин, -- где еще, как не в казарме, байки травить.
– - Ну насмешил, -- сказала Катажина, вытирая слезы и одновременно отодвигаясь от Лехи, который под шумок не прекратил ухаживаний.
Все сводилось к исследованиям Катажининой талии. Мне было наплевать, потому что Леху могли остановить только какие-то чрезвычайные обстоятельства, например, четвертование или вивисекция всех членов одновременно. И то, я думаю, не помогло бы.
Вдруг Леха стал трясти головой и ковыряться в ухе, словно туда залез таракан.
– - Что с тобой?
– спросил я, решив, что Катажина незаметно пресекла его ухаживания, то есть врезала по уху.
Но оказалось все проще - сломалась его знаменита "ракушка". Пришлось Лехе срочно искать в своих волшебных карманах агрегат, похожий на шприц, и с его помощью высасывать из уха "ракушку". Леха повертел ее, повертел, достал из бездонных карманов новую и вставил в ухо.
– - Да что за черт?
– удивился он, снова тряся головой.
– - А в чем проблема?
– спросили мы с Федором Березиным.
– - Да жужжит и жужжит, зараза. Лопочет! Ничего не пойму. Новости забивает.
– - А где юмон?
– как бы между делом спросил Федор Березин. Он все сразу понял.
– Где это козлик?
Насколько я помнил, Сорок пятый смотался как раз в тот момент, когда мы стали смеяться. Водку он не пил, а армейский юмор его интересовал меньше всего.
Юмон появился как ни в чем ни была и уселся на свое место.