Гильотина для госпитальера

Сомов неожиданно шагнул вперёд, преодолел, как очарованный, двадцать метров пустой полосы, по которой ходить не возбранялось, но и не приветствовалось. Коснулся стены.

— Что случилось? — спросил Филатов, подбежавший к нему.

— Толчок… Там что-то есть…

* * *

Вражеский агент, подстреленный Динозавром во время боя у большой Арены, выжил. Разрядник прорубил бронекостюм и разворотил его грудь, но в реанимационном контейнере безжизненное тело было опутано нитями искусственных капилляров, заменителей органов, и смерть отступила. Состояние было очень тяжёлым, человек балансировал на грани жизни и смерти трое суток.

А потом душа вновь накрепко сцепилась с телом, и ещё через пару дней с больным можно было говорить.

До полного выздоровления ему ещё было не близко. Реанимационный блок останется его жилищем ещё не менее чем на месяц. Сознание больного с трудом охватывало, кто он и где находится. Но такое состояние было даже удобнее для экспертов ФБР по выуживанию информации.

Пенелопа заставила поднять старую историю с агентом, пробравшимся в паранормальный Центр — Институт Мерлина восемь лет тому назад. Психологи вынуждены были признать, что случаи схожие, поэтому работу с сознанием клиента проводили с учётом того, что удалось узнать при работе с предыдущим агентом.

Работали психотехники не торопясь. При помощи самой совершенной аппаратуры сначала вошли в контакт с агентом, а потом начали снимать один за другим гипноблоки в сознании. Работа была опасная. Психика была закодирована в несколько слоёв. И на каждом из слоёв стояла директива: при попытке деблокирования — самоуничтожение.

Пенелопа и Динозавр стояли у призрачной стены, за которой два лучших психотехника ФБР колдовали над безжизненным телом. Вражеский агент был опутан проводами, как киборг из популярной одноимённой СТ-тянучки.

На голове у него было несколько обручей, которые сияли малиновым светом. Такие же обручи были на головах двух операторов, лежавших на двух других ложах, вид у них был не лучше, чем у жертвы.

— Они соскребают слой за слоем с его сознания, как наслоения краски с древней фрески, — сказал Динозавр.

— Романтическое сравнение, — хмыкнула Пенелопа. — Тебя в казарме искусствоведению учили?

Динозавр ничего не ответил…

Работа шла уже третий час. Больше трёх часов выдержать операторам такое напряжение было ох как нелегко. Но они не собирались выходить из состояния глубокого контакта с психикой испытуемого, пока не достигнут результата.

— Что-то у них неладно, — подалась вперёд Пенелопа.

Лицо испытуемого бледнело, наливалось синевой. То же самое происходило и с операторами.

— Они погибают! — Динозавр обернулся к диспетчеру, контролировавшему операцию и сидевшему в кресле в углу комнаты, на его лице был шлем аудиовизуального контакта. — Головастик, они погибают!

Диспетчер внешне никак не отреагировал. Но пальцы его забегали по пульту. Внезапно он закрутил головой, потом застонал. И резко сорвал шлем.

Тут же в комнату заскочили трое человек из персонала. Загудела реанимационная система.

Через полчаса диспетчер устало сказал:

— Он погиб. Мы не смогли пробиться через последний блок.

— А операторы? — спросил Динозавр.

— Они выжили.

— Информация?

— Об этом мы можем узнать только у них.

— Когда?

— Когда они придут в себя.

— А долго они собираются валяться кверху пузом? — грубо спросила Пенелопа.

Диспетчер, поёжившись от такого напора, пожал плечами:

— Часов семь.

Семь часов Пенелопа и Динозавр сидели как на иголках. Наконец ведущий врач сообщил — операторов удалось привести в чувство.

— Они что-то узнали или провалялись в контактных шлемах просто так? — осведомился Динозавр.

— Узнали, — сказал врач. — Кличка погибшего — Латник.

— Место? Откуда он?

— Неизвестно. Удалось выбить только — Ла-Пас. И…

— Ну же? — прикрикнула нетерпеливо Пенелопа.

— Чума…

* * *

Ночь. Тикают часы на стене. Какой идиот придумал повесить механические часы в спальной?

Сомову хотелось встать и ударить по ним кулаком.

Он проснулся среди ночи и не мог заснуть в своей комнате.

Внизу гудели клаксоны — водители жали на их кнопки сутки напролёт и не знали удержу. Завывала вдали полицейская сирена. Пропел керосиновый самолёт, ложась на курс от пригородного аэродрома.

На восьмидесятом этаже всё было слышно отлично. Звуки долетали досюда с лёгкостью необыкновенной. Они жили своей жизнью, как злобные зубастые существа, терзающие сейчас нервы госпитальера.

А кроме этого он слышал, как вода шумит в трубах. Как раскрылись и закрылись на этаже двери лифта. Как в соседнем номере заплакал ребёнок. Как в коридоре выругался, зацепившись за конец ковра, уборщик. ОН СЛЫШЫЛ ВСЁ!

А ещё шуршала громко кровь в жилах. Барабанило сердце. А дыхание было тоже — свистящее и оглушительное.

Звуки ополчились на Сомова. Они сбросили с себя дружеские личины и превратились во врагов. Они наждаком елозили по обнажённым нервам, и госпитальер ничего не мог поделать с собой. Он застонал — и стон этот отозвался во всём теле.

Ему было плохо. Он не был болен, организм функционировал отлично. Но что-то изменилось в мире. Что-то сделало его в миг враждебным. Это был миг хищных звуков.

Сомов приподнялся, хлопнул по стене ладонью, и та ответила рокотом.

Он встал, качнулся, подошёл к креслу. Упал, заткнув уши пальцами. Не помогло. Звуки пробивали пальцы, как заряд бластера холщовую ткань. Не было от них ни пощады, ни спасения.

Он не знал, что происходит. Ему не хотелось думать о том, что творится. Он пытался остановить наступление звуков, но они одолевали его всё больше. Они скреблись, требовали доступа в самые сокровенные кладовые его существа. Они были оккупантами, которые не собирались оставлять оборонявшемуся право на жизнь.

Происходило что-то чудовищное. Сомов окончательно понял это. Он открыл рот:

— Серёга, — прокричал он что было силы.

Его голос рокотом пронёсся над городом, он был должен долететь до каждой семьи, он должен был вздыбить пыль, вырвать с корнем деревья. Звук собственного голоса оглушал.

Но на самом деле это был лишь слабый писк, без труда поглощённый стенами помещения. Разведчик спал в своей постели, привычно используя каждую секунду на расслабления — он знал, что в любой момент ему может пригодиться весь запас сил. И Сомов не мог докричаться до него.