Гильотина для госпитальера

Вскоре земляне уже могли различать их. Один был толще других, второй — худее, очкарик прихрамывал на правую ногу. Физиономии были сытые и нахальные.

— Высшая цивилизация, — заворчал Лаврушин. — Сброд какой-то!

— Ага. Пивом в розлив с такими мордами торговать, — согласился Степан.

Расставив стулья полукругом и разложив свёртки, толстый и длинный пошли к деревьям. У длинного в руке сверкнул предмет, похожий на зубную щётку. «Зубная щётка» прошлась по стволу тонкой берёзки, дерево, срезанное как бензопилой, упало. Его распилили на дрова.

— Лес портят, — произнёс Лаврушин.

— Да уж, — с каким-то мрачным, скрытым от посторонних пониманием произнёс Степан.

— Костёр, наверное, хотят запалить.

— Не без этого.

— И зачем им костёр? — протянул Лаврушин, пытаясь поймать ускользающую мысль. И вдруг его как током пронзило.

— Сожрут!

— Ага, — нарочито беззаботно согласился Степан.

— Зажарят и сожрут!

* * *

Солнце закатилось за лес, перед уходом плеснув на небо ведро алой краски, которую вскоре пожрала тьма. Лес наполнялся ночными звуками.

Несколько часов пришельцы не вылезали из звездолёта. Земляне висели на шестах. Мышцы страшно затекли. Лаврушин пытался раскачивать «гамак» в надежде на то, что шесты обломятся, но увлечься подобными бесплодными попытками ему не дали. Восьмилап приподнял бегемотообразную морду и беспокойно засвистел.

— Во, отдохнули, людоеды, — сказал Степан.

Люк распахнулся, и из звездолёта высыпала развесёлая компания. Они расселись на стульях вокруг поленьев. Восьмилап подполз к ним на брюхе. Толстый одобрительно похлопал по золотой шкуре. Худой чиркнул «зубной щёткой» по деревяшкам, и взметнулся огонь.

По-домашнему потрескивали поленья. Красный огонь бросал блики на физиономии пришельцев. Лаврушин, старый турист, обожал костры и знал в них толк.

Но от этого костерка веяло пожарищами инквизиции.

Костёр горел всё сильнее и сильнее. Неужели правда сожрут? Лаврушин воспринимал происходящее, как отгороженное бронированным стеклом. Ему не верилось в то, что представало перед ним. Такого не могло быть. Их не могли вот так по подлому сожрать!

Пришельцы начали разворачивать свёртки и выкладывать разноцветные кубики, кидать их в рот. Тщательно пережёвывая пищу, они лениво пересвистывались.

Неожиданно Лаврушин осознал, что улавливает мысли пришельцев. Скорее всего, «Чебурашки» общались друг с другом как посредством свиста, так и с помощью телепатии. Мысли эти были наполнены целым океаном малопонятных символов и неясных картин. Но время от времени будто высвечивались чёткие изображения: звёздное небо; далёкий и вместе с тем такой близкий дом; а потом ясная, как на слайде, картина — Лаврушин и Степан сидят в трёхкомнатной клетке, обставленной шикарной мебелью, с телевизором, со столом, заваленным деликатесами, а мимо прохаживаются четырехрукие, восьминогие, шестиглазые, безголовые и ещё чёрт знает какие существа.

«Не съедят, — с облегчением подумал Лаврушин. — В зоопарк посадят», — с ужасом понял он.

Через некоторое время хромой с какой-то торжественной медлительностью поднялся, оглядел своих товарищей и под одобрительный свист направился к люку.

Очки он так и не снял. Он притащил объёмный цилиндр на треноге и аккуратно поставил его у костра.

Цилиндр начал светиться розовым светом. Хромой обхватил его четырьмя руками, выражение лица стало блаженно. Цилиндр стал светиться послабее. Вслед за хромым к нему приложились остальные.

После этого Лаврушин ощутил, как мысли четвероруких становятся вязкими, текут медленнее, начинают путаться.

Пришельцы лениво пересвистывались. Но через несколько минут встрепенулись и стали подталкивать к звездолёту длинного. Им всё же удалось его уговорить. Он вынес предмет, похожий на гармошку, если бы её можно было раздувать с четырёх сторон. Он стал её мять, от чего по лесу понеслись звуки, будто кошка орёт в водосточной трубе. Длинный задумчиво засвистел, его друзья вторили ему.

Но эта идиллия продолжалась недолго. На поляну хлынул поток яркого красного света. «Чебурашки» повыскакивали и испуганно заметались по поляне.

Восьмилап поднял, морду и протяжно засвистел, с тоской и отчаянием.

На поляну неторопливо снижался звездолёт, как две капли воды похожий на тот, что стоял на поляне, но ярко-красный, с жёлтыми полосами поперёк. Поняв, что деваться некуда, четверорукие сгрудились в центре поляны и начали терпеливо ждать.

Люк новой «банки» отполз в сторону. На поляну спустились трое четвероруков. Они были одеты в золотые комбинезоны с серебряными иероглифами на рукавах и плечах. Они походили больше не на Чебурашек, а на сфинксов — из-за сурового выражения лиц.

Главный степенно приблизился к «Чебурашкам» и строго-назидательно засвистел. «Чебурашки», перебивая друг друга, что-то отвечали растерянным и затравленным свистом.

Прибывшие сняли с шеста сначала Степана, а потом — Лаврушина. Распороли сеть. Больше земляне их не волновали.

Друзья не могли несколько минут подняться. Мышцы затекли. Но постепенно кровь начинала пульсировать по жилам. Едва почувствовав, что в состоянии двигаться, они, держась друг за друга, бросились в чащу…

* * *

— Только скажи, что это была галлюцинация и я обычный любитель аномалыщины, — угрожающе произнёс Лаврушин.

Друзья сидели на берегу реки. Лаврушина продолжала бить нервная дрожь.

— Не скажу… Но как это всё объяснимо? — Степан отхлебнул коньяка из плоской фляжки. Там оставалось ещё пара глотков.

— Слушай теорию, — сказал Лаврушин. — Возьмём за основу идею, что Земля — космический заповедник.

— Возьмём.

— Там, где заповедник, там должны быть и браконьеры. Так?

— Ну, так.

— Мы на них и нарвались. Заскочили сюда поохотиться. Восьмилап — это их собака. Породистая, судя по отменной выучке. Ловили они нас для какого-нибудь подпольного зоопарка. А потом решили слегка покутить на лоне природы. Цилиндр — это что-то вроде самогона. Гармошка и свист — песни после выпитого.

— Ну а наши спасители?

— Непонятно.

— То-то и оно.

— А, знаю! Это их милиция…

Собачий рай