Гимназистка. Нечаянное турне

— А платить кто будет? — почти сдалась Канарейкина.

— Я, — после короткой заминки грустно ответил Песцов. Наверное, посчитал, что не стоит беспокоить Соболева из-за неприятностей, которые сам же устроил. Ибо если местный князь выяснит, куда делись мои наряды, у него непременно возникнут дополнительные вопросы. А если ему ещё пришлось бы оплачивать наши развлечения, думаю, он был бы безжалостен к нарушителям.

Гримёрка опустела, и я сосредоточилась на изменении иллюзии под сценический грим. Получилось несколько вызывающе для стоящего рядом, но кому на меня любоваться на сцене? А вот зрителям будет казаться в самый раз: если уменьшить интенсивность, из зала не смогут разглядеть у меня ни глаз, ни рта. Из задних рядах точно. Потом я поковырялась в принесённых Канарейкиной коробочках, чтобы создать впечатление, что ими пользовались. Отвлекло меня от столь серьёзного действия деликатное покашливание у самого плеча. От испуга я чуть не завизжала, а уж развернулась со скоростью, более подходящей для боевого мага в полной готовности, чем для безобидной певицы. И тем не менее за спиной никого не увидела. Вот совершенно. Впору было бы грешить на расшалившиеся нервы, но покашливание раздалось опять, после чего невидимка пробасил:

— Вы уж не обессудьте, госпожа магичка, что напужал. Не хотел я.

— Вы где? — выпалила я прежде, чем вспомнила, что сейчас я мисс Мэннинг, а значит, русского языка знать не знаю.

— Так вот же, — удивлённо ответили мне.

И только тут я заметила присевшего на краешек стола крошечного человечка с короткой, но окладистой бородой, в которой пробивающиеся серебряные пряди выглядели скорее украшением, чем признаком старости.

— Вы кто?

— Так это, домовой я, — смущённо пояснил он. — Нечто не узнали?

— Я домовых раньше не видела, или этого не помню.

Чтобы никто, случайно проходящий мимо, не решил, что у приезжей певицы нелады с головой, раз разговаривает с собой, да ещё по-русски, я поставила полог тишины и принялась с интересом рассматривать визитёра. Если бы не размеры, его можно было бы принять за обычного мужика, которых пруд пруди на улицах городов. Только очень бедного. Пожалуй, седина была единственным украшением этого домового. Одежда старая, латаная-перелатаная. Обувка удерживалась на ноге только чудом. Кепка, которую он мял в руках, тоже была потёртая.

— То есть своего домового у вас нет? — внезапно оживился мой собеседник.

— Откуда? — невольно хихикнула я. — У меня и дома-то нет.

— Будет, — уверенно сказал домовой. — Вот чую, будет у вас дом, большой и хороший.

— Спасибо.

Разговор забавлял, но вряд ли визитёр заявился, чтобы уверить, что все мои приключения закончатся хорошо и я буду спокойно жить-поживать в собственном доме. И хотя он не торопился переходить к делу, ему точно что-то было от меня нужно. Вдруг он ревнитель традиций и сейчас заявит о недопустимости певческой аферы в здании, за которое отвечает?

— А вы местный домовой? — осторожно уточнила я. — Театральный? И вам не нравится то, что мы задумали с господином Песцовым?

— Что вы, госпожа магичка, какое мне дело до театра?

— У вас дело ко мне? Тогда говорите. Боюсь, долго мне в одиночестве не дадут пробыть. — Я улыбнулась чуть виновато. — Угостила бы вас чем-нибудь, но у меня ничего нет, к моему величайшему сожалению.

Конечно, на столике стоял графин с подозрительной коричневой жидкостью, но я и сама не стала бы её пить, а уж угощать кого-то — тем паче.

— Мефодий Всеславович я. За желание попотчевать спасибо, да только не за тем я пришёл.

— Елизавета Дмитриевна, — почему-то показалось правильным назвать настоящее имя, как и ранее — предложить угощение. — Пока вам не за что меня благодарить.

Я подумала и развеяла иллюзию. Коли он мне показался, то и мне негоже скрывать своё настоящее лицо.

— И за доверие спасибо, — серьёзно сказал Мефодий Всеславович, — да только зря вы абы кому себя настоящую показываете. Не дело это.

— Абы кому я себя настоящую и не показываю, да только похоже, что разговор наш будет таким, где маски неуместны.

Домовой хмыкнул одобрительно.

— Правы вы, Елизавета Дмитриевна. Хочу к вам попроситься.

— Ко мне? Куда?

— Так домовым же. Вашим семейным буду.

— Но у меня не то что семьи, даже дома нет, — опешила я. — Никакого. А вы, вы же где-то живёте?

— Горностаевский я, — жалостливо шмыгнул он носом-картошкой. — Токмо семьи уже нет, дом теперь Соболевых, а глава рода неугоден Велесу. Святилище стало недоступным. Нет мне там жизни. Помираю я. А вас Велес недавно коснулся. Вот я вас и приметил, когда вы чемодан сжигали. Вы не подумайте, Елизавета Дмитриевна, я никому ничего не скажу. Я много умею, не пожалеете, если возьмёте.

— Мефодий Всеславович, но куда же мне вас брать? — ошарашенно спросила я. — Дома-то нет и не предвидится. Неужели вам не к кому больше обратиться?

— Дом — дело наживное, — сурово ответил он. — Будет домовой, будет и дом. А уйти абы к кому я не могу, против Велеса это. И просить кого-то могу только раз в сто лет. Да и не во всяком месте с просьбой могу обращаться. Так что если откажете, всё, долго мне не прожить.

Это был запрещённый приём.

— А без дома вы долго проживёте?

— Была бы хозяйка, а дом, что, пока и временный подойдёт, — оживился он. — Вы не думайте, Елизавета Дмитриевна, мне много не надо. Спасите меня от Соболева.

— Кто бы меня саму от Соболева спас, — проворчала я. — И от Волкова тоже. За мной кто только не охотится.

— Я и глаза отвести, если надо, смогу. Ненадолго, конечно, но всё же.

Но не в моём положении обзаводиться домочадцами, да вправе ли я тащить его за собой в неизвестность?

— Я не знаю, ни где мне завтра придётся ночевать, ни что придётся есть, — начала я.

— Да неважно это всё, Елизавета Дмитриевна. Умираю я там, в соболевском доме. Не возьмёте — истаю, может, не за год, а за десять, но истаю. — Он столь жалостливо посмотрел, что у меня аж в груди защемило. — А так в случае чего и вины на вас не будет — мой выбор, моё решение. На том клянусь.

Брать его с собой было неправильно, но и отказывать, обрекая на медленную смерть, — тоже. Господи, как можно что-то выбирать, когда от результата зависит чужая жизнь? Мефодий Всеславович сейчас уже ничего не просил, но его взгляд говорил больше любых слов. Столько там было затаённой надежды и сколько страха, что откажу.

— Хорошо, — решилась я. — Что я должна для этого сделать?

Ритуал мы провели быстро и успели всё закончить до прихода Песцова с посыльным из магазина. Посыльный, блаженно улыбаясь, тащил целый ворох платьев, каждое из которых при первом же взгляде вызывало желание вцепиться и не отдавать, даже если не подойдёт. Может, я и не запомнюсь на концерте, как выдающаяся певица, но платье у меня точно будет красивое.

Глава 23

Со сцены я уходила под грохот аплодисментов и леденящие душу вопли «Браво» и «Бис». Леденящие душу — потому что раньше никогда не стояла под прицелом стольких глаз. Поскольку я изображала артистку, не впервые раскрывающую свой талант перед публикой, нужно было показывать спокойствие и уверенность и ни в коем случае не выходить из образа. Я улыбалась, двигалась то подходя к краю, то отходя от него, в то время как всё перед глазами сливалось в неразборчивые цветные пятна, а шум в ушах становился просто невыносимым. Оставалось только удивляться, что я ни разу не свалилась в оркестровую яму. Спасал только исправленный Велесовой силой артефакт, он придавал некую опору, но и то уже в конце первого отделения преподнёс неприятный сюрприз, о котором нужно было срочно рассказать Песцову. А ведь впереди ещё второе отделение!