Гимназистка. Нечаянное турне

— Я бы рада, но проблема в том, что один оборотень очень остро чувствует другого, когда тот в звериной форме, а я же скрываюсь и играю роль английской певицы, которая совсем не оборотень, понимаете? Да и вообще, ищут меня…

— А я на что? — чуть ворчливо спросил Мефодий Всеславович. — Уж такую малость, как прикрыть хозяйку, я смогу. Перекидывайтесь хоть сейчас, никто не узнает.

Из меня сразу вылетели и усталость, и остатки здравого смысла. Одна только мысль, что смогу наконец выпустить рысь, столь несказанно обрадовала, что я даже откладывать не стала, перекинулась сразу же, как сбросила одежду. И поняла — именно этого мне не хватало так долго.

В зверином облике звуки и запахи стали резче и понятнее. Я недовольно фыркнула, настолько неприятно завоняла железная дорога, чей запах в человеческом виде не казался таким уж отвратительным, напротив — в нём присутствовала нотка дальних странствий, необычайно манящая. Но я-рысь явно не собиралась отправляться в странствия. Так, разве что поиграть немного в поездку. Я радостно подпрыгнула, ощущая мягкость и одновременно упругость всех четырёх лап и огляделась, куда их приложить.

Купе было маленьким, не развернуться, не побегать как следует, да ещё и вагон раскачивался, подпрыгивая и постукивая на каждом рельсовом стыке. Но у меня же когти, не свалюсь. Я подошла к окну и задумчиво на него уставилась. Выбраться на крышу и побегать уже там? Места много, как раз хватит на полноценную разминку. Лапа потянулась сама.

— Елизавета Дмитриевна, а ну стоять! — подскочил ко мне всполошённый домовой. — Свалитесь.

— М’я? — возмутилась я и показала лапу с прекрасными крепкими загнутыми когтями.

— Я не смогу там вас маскировать, — зашёл с другой стороны Мефодий Всеславович. — И все сразу узнают и что вы оборотень, и чем вы занимаетесь.

Я недоверчиво фыркнула, поскольку показалось, что он сейчас лукавит. Но домовой смотрел на меня совершенно честными глазами и потихоньку оттирал от окна, бормоча:

— А ещё снаружи холодно и сильный ветер, который забьёт вашу красивую шёрстку угольным дымом, Елизавета Дмитриевна. И станете вы совершенно чёрной, как пантера. Уголь отмывается плохо.

Я поняла, что пантерой быть не хочу. Возможно, они чёрные потому, что плохо моются. А хвост? У них длинный уродливый хвост, похожий на толстый неопрятный канат. Не то что мой, маленький и аккуратный. Нет, на крышу точно не полезу. Но делать в купе было ровным счётом нечего. Я примерилась к занавескам, на которых были такие заманчивые кисточки, но Мефодий Всеславович грудью встал и на их защиту.

— Елизавета Дмитриевна, быстро перекидывайтесь обратно, — сурово сказал он, пытаясь замаскировать неуверенность. — Вы собой сейчас не управляете. Суть звериная вас давит. Эко у вас всё запущено-то. Что ж делать-то? Я ж с необученными оборотнями дела не имел. Кто ж знал, что у вас всё так запущено? Вы давно не перекидывались?

Я нехотя кивнула и как можно незаметнее потянула лапу к особенно привлекательной кисточке, но Мефодий Всеславович моих когтей не испугался, стукнул по лапе и сурово сказал:

— Ну-ка, прекращайте, Елизавета Дмитриевна. Скажут потом, что у английской певицы странные привычки. Давайте мы с вами поиграем.

Поиграем? Я оживилась. Но Мефодий Всеславович понимал игры как-то неправильно. Занавеску он мне не отдал.

— Поперекидывайтесь туда-обратно, — предложил домовой. — Это вас успокоит. И не просто так перекидывайтесь, а медленно, с частичной трансформацией. — И этак воодушевлённо: — Елизавета Дмитриевна, это очень интересно, попробуйте.

Я скептически фыркнула, но решила попробовать, раз уж к кисточкам не допускают. На удивление, медленное перетекание из одной формы в другую оказалось необычайно увлекательным занятием: словно выключалась постепенно часть запахов и звуков, зато включались краски, а потом наоборот: краски сливались в чёрно-белую гамму, зато запахи и звуки расцветали полноценными букетами. А ещё это было утомительно, поэтому вернувшись в очередной раз в человека, я поняла, что единственное, на что я сейчас способна, — спать, добралась до диванчика и провалилась в сон.

Утром я проснулась поздно, но довольной, как кошка, слопавшая баночку сметаны. Я чувствовала себя отдохнувшей, но с удовольствием повалялась бы ещё, вот только в дверь уже вовсю стучал Песцов. Громко и возмутительно невежливо.

— Мисс Мэннинг, просыпайтесь, нам надо срочно поговорить. И позавтракать тоже нужно.

— Завтрак в постель было бы идеально, — чуть хрипло со сна ответила я и потянулась.

— Мы с вами не в настолько близких отношениях, — радостно бросил Песцов, видно, уже отчаявшийся добиться от меня ответа, — так что я предпочитаю сводить вас в ресторан, а не нести поднос оттуда к вам. Мало ли какие слухи пойдут, если вы понимаете, о чём я. Филиппа, разговор не терпит отлагательств, учтите.

— Полчаса, Дмитрий, дайте мне полчаса.

— Да зачем вам эти полчаса? Иллюзию набросили — и вперёд, — радостно завопил на весь вагон Песцов, пользуясь тем, что английского никто здесь не знает.

— А под иллюзией я всё равно буду неумытой, — возразила я. — Так что ждите, Дмитрий.

Да и с домовым что-то надо было решать. Если бы завтрак принесли сюда, я бы с ним поделилась. Но в ресторан с домовыми ходить нельзя. Или можно?

— Елизавета Дмитриевна, как же так? Разве вам не говорили, что нельзя надолго забрасывать звериную часть? — воспользовавшись тем, что я на него наконец посмотрела, сказал Мефодий Всеславович. — Кто вас учил?

— Никто, — честно ответила я. — Вторую ипостась я получила недавно, и мне мало кто чего объяснял, поэтому если вам есть что сказать, я с радостью прислушаюсь. И благодарю вас за вчерашнюю помощь.

Боюсь, без него я бы точно забралась на крышу, и не факт, что спустилась бы обратно в купе. А ведь домовой меня ещё и укрыл, когда я вчера доползла до вагонного диванчика. Но про это я упоминать не стала, поскольку почувствовала некоторую неловкость — как-никак, а под одеялом я была совершенно без одежды.

— Мефодий Всеславович, а вы можете пойти со мной в ресторан так, чтобы вас никто не заметил? — поинтересовалась я. — А то я ума не приложу, как вас кормить.

— Да мне много не надо, — смутился он. — Корочку хлеба принесёте — и довольно. Я лучше здесь посижу. Так надёжнее.

Я его уговаривала, пока собиралась, но домовой был непреклонен. Сказал, что им не положено ходить вне дома, а домом считается вот это купе. И был он столь неубеждаемым, что я заподозрила, что в поезде есть свои присматривающие поездные, которые очень не любят посторонних на своей территории, и мой домовой не хочет с ними конфликтовать. Пришлось идти без него.

Песцов дисциплинированно ждал меня около двери. Но не один. Рядом с ним стоял весьма важный господин, чьи острые усы смешно торчали, а упитанное тело облегал хорошо сшитый новёхонький солидный коричневый костюм.

— Дорогая Филиппа, — торжественно сказал Песцов, — позволь представить тебе нашего попутчика…

Он сделал паузу, указывая на попутчика, и тот представился сам, чуть склонив голову в имитации вежливого поклона:

— Свиньин-Морской, к вашим услугам, мисс.

Говорил он по-русски, но от меня точно ждал какой-то реакции. Пришлось восторженно округлить глаза и выразительно прокашляться.