Глаза, опущенные долу

Корнил вскочил, встал против Фёдора, сжал кулаки, набычившись.

– Чёрт? А возьми-ка ты его себе, пожалуй. Пусть будет тебе как брат родной. А ну, выходи на бой, как когда-то мы силой мерились!

Фёдор и сам не на шутку разозлился. И как ни пытался Корнил одолеть его, всё летел наземь. Наконец тот понял, что придётся ему признаться в своём поражении.

– Да, силён ты стал, - произнёс Корнил с неподдельной досадой, - а ведь когда-то по большей части я тебя одолевал. Ну, конечно, лазишь там по деревьям, ни капли жира, жилы одни, а я тут целыми днями скрюченный сижу. Я уж столько приёмов на тебе применить пытался...

2

Они некоторое время молчали, Корнил почему-то очень глубоко переживал своё поражение.

– Что скуксился?
– хлопнул его по коленке Фёдор.
– Ещё не всё потеряно. Айда со мной на болота, через месяц-другой, глядишь, одной левой будешь меня на лопатки класть. Заодно и нечистую вволю поизучаешь.

– Ну, этого добра везде полно, и без болот, только свистни, - пробормотал себе под нос Корнил.

– Ну что, выручишь?
– снова затянул Фёдор просительно.
– Ты ведь знаешь, без крайней нужды я бы к тебе не пришёл. А чтобы выдать товарища, не бойся, никак этого не произойдёт.

Корнил кисло усмехнулся:

– Да, затянут на дыбу, не заговоришь, запоёшь даже.

– Не запою, неужели ты забыл меня?

– Забыть не забыл, в том-то и дело. Осёл перед тобой аки агнец - как начнёшь бить копытом...
– почесал Корнил затылок в раздумье.
– Ладно, многого не жди от меня, но чуть-чуть поднаправлю. Эх, кабы не проклятое моё любопытство, ни за что бы ты меня не поддел.

– Любопытство?
– непонимающе спросил Фёдор.
– Какое любопытство?

Корнил расхохотался.

– Да обыкновенное! Руками-то ты силён, а голова как у младенца! Разгадка твоя у тебя за спиной.

Фёдор непроизвольно обернулся, что ещё больше развеселило Корнила. И минут пять он катался на земле от смеха, тыкая пальцем в изумлённого Фёдора, восстанавливая от обиды своё уязвлённое самолюбие. Наконец успокоился, отёр тыльной стороной ладони слёзы.

– Так что он тебе, отец Арефий, сказал перед смертью?

– Ты думаешь, это в самом деле мог быть Арефий? Ведь по возрасту он совсем не подходил.

Корнил пожал плечами.

– Почему бы и не Арефий? А возраст, так ведь испытания ему такие были, и так он сам себя изводил, что не мудрено было столь рано состариться. Что он говорил, я тебя, олуха, спрашиваю?

– Но как же Ферапонт? Он же знал Арефия...
– не унимался Фёдор.

– Что тебе Ферапонт? Ты ко мне пришёл? Ну так и иди к своему Ферапонту!

– Нет, нет, - поспешно запричитал Фёдор, - это я так... Сейчас вспомню. Арефий... он сначала просил исповедовать его. Потом сказал, что я ещё пожалею о том, что его не выслушал.

– Ну так жалеешь?

– Конечно.

– И...?

– Что "и"...?

– Дальше!

– Ещё он сказал: "всё моё... теперь твоё". И "отпусти... отпусти..." В смысле грехов, наверное.

Корнил покачал головой, продолжая удивляться несметливости Фёдора.

– "Всё его"... где оно?

Фёдор сообразил наконец, полез в котомку, вынул оттуда тряпицу.

– Вот.

– И что же, ты так и не удосужился посмотреть?

– Да нет, заглядывал, конечно, - пожал равнодушно плечами Фёдор, - но там ерунда какая-то.

– Ерунда? У Арефия-то!

– усмехнулся Корнил, благоговейно держа в руках свёрток и буквально сгорая от любопытства.
– Ладно, отсядь чуть-чуть в сторону.

Он бережно положил тряпицу на землю и, бормоча какие-то то ли заклинания, то ли молитвы, стал разворачивать её, через каждое движение производя особые заградительные жесты, шепча особые, оборонительные слова. А откинув в сторону последний краешек тряпицы, так и вскрикнул.

Фёдор приблизился и заглянул через плечо Корнила с любопытством, однако ничего нового он не увидел: всё то же, что и в прошлый раз.

Между тем Корнил каждый предмет брал бережно пальцами, долго на свет рассматривал, любовался, цокал языком от восхищения.

– Смотри-ка, - не выдержал он наконец, - целых три мелка!

– Три, ну и что?
– пожал плечами Фёдор.

– Да как ты не понимаешь?
– Корнил забыл и о страхе, и об осторожности, лишь одно чувство владело им сейчас - восхищение, перед знанием, силой, которою наделяло это знание. Он чувствовал себя великаном, способным на многое.
– Вот этот мелок от нечистой силы, им ты можешь отгородиться, другой - если им круг очертить, можно вызвать в него нечистую и уничтожить даже, либо навсегда её в этом круге замуровать. На то здесь две книжицы: одна, как видишь, Псалтырь, но не простой, а воском измеченный, по-особому списанный, и ещё книжка заклинаний, совсем редкая, может, и единственная в своём роде, я такую и не встречал.

– Так, а от чего третий мелок?
– переспросил Фёдор пытливо.

– Для второго круга, - ответил Корнил, приходя в себя и сокрушаясь уже внутренне, что сказал слишком много.

– Для чего второй круг?
– упрямо долдонил Фёдор.

– О, Господи, - вздохнул Корнил с досадой, - да чтобы быть неуязвимее, неужели даже такие простые вещи надо тебе объяснять?

– Надо, - кивнул Фёдор, - так как он делает неуязвимее?

– Всё!
– Корнил протестующе замахал руками.
– Я сказал тебе более чем достаточно. Дальше сам мозгами шевели.

– Хорошо, а остальное? Что ты скажешь об этом?

Корнил равнодушно отложил в сторону небольшой кинжал в форме креста, а вот чёрный, обугленный кусочек дерева долго держал перед собой на ладони, другой рукой непроизвольно шевеля, будто что-то вылепливая. Наконец он очнулся.

– Про это я ничего не знаю.

– Врёшь!
– вспылил Фёдор.

– Вру, - спокойно согласился Корнил.
– Ну и что с того?

Он поскучнел, затем вдруг оживился.

– А что, может, махнёмся? У меня тоже кое-что, глядишь, интересного могло бы для тебя найтись.

Он приблизил своё лицо к лицу Фёдора и начал медленно ему втолковывать.

– Я понимаю, конечно, нельзя передаривать. Но я готов полностью тебя освободить, полностью. Взять на себя то, что тебя мучает. Ты ведь за этим пришёл сюда, не правда ли? Так вот, одно твоё слово, и ты забудешь как страшный сон о том, что с тобой было. Сможешь вернуться в свой монастырь или выбрать другую обитель, ну хоть у нас здесь поселиться. Отправиться в паломничество, избрать пустынножительство. Что хочешь, то есть станешь таким, каким был до встречи с Арефием.