Глаза Тайги

В Архиве Академии Наук хранится челобитная моего предка, томского конного казака Василия Ананьина, который около 1616 года просил первого Государя из династии Романовых о жаловании за свою службу в Кузнецкой и Киргизской земле, и за посольство к Алтыну царю. Текст документа записан скорописью XVII века, очень красивой и совершенно непонятной современному русскому человеку. Чтобы её прочесть, пришлось прибегнуть к услугам специалистов.

Написал Василий так:

Царю государю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии бьёт челом холоп твой государев из твоей государевы дальные отчины из Сибири Томского города конной казак Васька Ананьин. В прошлом, государь во 124-м году посылали, государь, меня холопа твоего ис Томскога города твои государевы воеводы Гаврило Юдичь Хрипунов да Иван Борисович Секирин на твою царскую службу в Кузнецы для твоего государева ясаку и кузнецких людей призывати под твою царскую высокую руку. И я холоп твой кузнецких людей под твою царскую высокую руку привел, и кузнецкие, государь, люди тобе государю шертовали и ясак с собя дали, и тобе государю нынечи кузнецкие люди служат и прямят и ясак государев дают. И пошел я из Кузнецких волостей в Томской город, и меня, государь, холопа твоего на дороге черных колмаков кучегунсково тайши Карагулины люди ограбили, а живота, государь, моего грабежом взяли: санапал с ледунками и з зельем, да зипун лазоревой настрафильной новой, да рубаху полотняную, да однарятку лазоревую настрефильную; и всего, государь, живота моего грабежем взяли на 10 рублёв; а меня, государь, убить хотели. А в Кузнецы, государь, ходил 6 недель, и голод и всякую нужу терпел. Да в прошлом, государь, во 124-м году присланы, государь, в Томской город твои государевы послы Василей Тюменской да Иван Петров, литовской десятник, а велено, государь, твоим государевым воеводам Гаврилу Юдичю да Ивану Борисовичю выбрать с послами Томсково города служилых людей и толмачей к Алтыну царю; и твои государевы воеводы Гаврила Юдичь да Иван Борисовичь послали меня холопа твоего на твою царскую службу в Киргизы преже послов для закладов с толмачем с Лукою х киргиским князьком и к их лутчим людям и велели, государь, мне киргисским князьком и их лутчим людем сказать твоего царского величества жалованное слово, и призывати их под твою царскую высокую руку, и взяти у них киргиских князьков лутчих людей и привести в Томской город. И я холоп твой тобе государю служил, из Киргиз в Томской город лутчево человека привел. И твои государевы воеводы Гаврило Юдичь, Иван Борисовичь послали меня холопа твоего после того, как я лутчева человека привел, с послами с Васильем Тюменским да с Ываном Петровым к Алтыну царю. И я холоп твой с послами у Алтына царя был, и про Китайское, и про Катанское государство, и про Жёлтово, и про Одрия, и, про Змея царя проведал. И я холоп твой тебе государю служил, и Алтыновых послов к тебе государю в Томской город привели. И я холоп твой на твоей царской службе голод, стужу и наготу и великую нужу терпел, и з голоду кобылятину ел. И как я холоп твой на твои царские службы подымался, и мне холопу твоему, подъём ставился рублев по 15 и по 20. И я холоп твой в твоих царских службах одолжал и обнищал великими долги, и женишко и детишек позакабалил, и в долгех, государь, окупитися нечем. Милосердый царь, государь и великий князь Михайло Федоровичь всеа Руси, пожалуй, госудсрь, меня холопа своего своим царским жалованьем за моё службишко и за кровь, и возри, государь, в мою великую нужу и бедность, как тобе, государь, милосердому бог известит. Царь государь, смилуйся, пожалуй.

– Зри сиё, – тихо произнёс я, вставая под высокой «рождественской» елью.

Пошёл закрыв глаза. Мне казалось, что деревья расступаются передо мной, а ноги чувствуют колею невидимой тропы. Это было не так: я регулярно натыкался на ветки и стволы, однако не переставал твердить про себя: «Бьёт челом холоп твой государев, возри, государь, в мою великую нужу, смилуйся, царь государь, помоги слепому!»

Через некоторое время заметил, что больше не натыкаюсь на ветки. Боясь спугнуть, сглазить желаемое, я всё шёл и шёл вперёд, не останавливаясь, стиснув веки, веря, что Тайга сама ведёт меня туда, куда надо.

Не знаю сколько это длилось. «Бьёт челом холоп твой государев…» – повторял я упрямо в мыслях. Повторял, повторял и вдруг провалился в воду.

–Болото! – выдохнул весь воздух из груди и отрыл глаза.

Глядя на раскинувшуюся передо мной зелёную равнину, я не чувствовал радости.

–Ты вышел из леса, но это была самая простая часть пути, – сказал я, щуря глаза. – Вот оно – твоё болото: истинное начало этого дня.

Куда же идти дальше?

Вспомнилось, как однажды договаривался с коллегой встретится в столице: «На Невском?» – спросил я. «Неее, на Тверской!» – ответи он. «Может во Владимир столицу вернём? Оттуда уже и до Киева рукой подать, вот там обрадуются!» – сказал я с улыбкой.

Так и не встретились. Оказалось не по пути.

Вечер

Надо искать сапоги.

Где же я их повесил? Если найду, считай, что я уже дома – очки, телефон, навигатор, эхолот, да что угодно! – кока-кола, бургеры, чикены, наггетсы, фри, цезарь, усилители вкуса и запаха, яблочный пай, маффин, чизкейк, ядрёна Матрёна!

–Полцарства за сапоги! – засмеялся я, чувствуя прилив бодрости. – Эх, пригодился бы сейчас «санапал с ледунками и з зельем»: ружьё, отмеренные заряды и порох. Пострелял бы в воздух, меня бы услышали и пришли на помощь. Или просто – документы проверить. Без разницы.

Несколько часов шёл по краю болота в одном направлении. Внимательно осматривал «шагающие» на встречу деревья, но сапог не нашёл.

Стало вечереть.

Наступило время принимать волевое решение: идти напрямик через топи или разворачиваться и шагать обратно в поисках болотников и заветной тропы.

Присел под деревом подумать и отдохнуть. Вдруг снегири – тонкое, скромное, тихое, нежнейшее фью… фью… фью…

Опять вспомнился «Юный натуралист» и фельетоны Гудкова. Как у него всё просто! Читай себе следы да иди по ним. Рад бы почитать, да не вижу следов!

Подвели вы меня, глаза. Когда же вы так ослабли? Как это случилось? Почему?

Почему, почему – что, тут Клуб Почемучек, что ли?

Не стыдитесь, глаза, нет здесь вашей вины, я сам себя подвёл. Боже мой! Дорогой мой Боже, сколько раз я сам себя подводил! Сколько сделал такого, за что до сих пор стыдно!

«К чему это? Зачем пришло в голову?» – подумал я, уже не слыша снегирей и не видя ничего вокруг: воспоминания обрушились на меня камнепадом.

Стыдно за то, что несколько раз кассир выдал сдачу больше, чем надо, а я, видя это, ничего не сказал. Даже радовался. Позднее бывало по другому: не раз обращал внимание продавца или кассира на то, что сдача слишком велика, но прошлая гнилая радость не забылась, не стёрлась, не смылась!

Стыдно, что в своём животном подростковом неразумии заставлял нервничать своих учителей – академических учёных.

Стыдно, что бывая в доме Трофима Комова и его супруги в городе Воронеже, встречаясь у них с моей мамой и братом, которые «вытаскивали» меня на несколько часов из стройбата, не уделил должного внимания рассказам хозяев – фронтовиков, родителей коллеги моего отца. Они открыли передо мной все свои военные фото-альбомы и многие свои воспоминания, а я не смог должным образом этого оценить.

Стыдно, что вместо того, чтобы как следует учиться в Московском Университете, в который я поступил сразу после освобождения из «армии», я весь первый курс пробренчал на гитаре, охотно распивая вино-водочные изделия в обществе легкомысленных барышень, которые, чтобы «догнаться», пили даже одеколон. В результате – проваленная сессия и отчисление.

Стыдно, что верил в Ельцина.

Стыдно, что с гитарой на перевес, моей сверкающей питерской «Музой», рванул за длинным рублём во все эти встрепенувшиеся «Гнёзда глухарей».

Стыдно, что окунулся в мир «серой» торговли и занялся перепродажей всего и вся, соря шальными деньгами.

Стыдно за наглость, с которой в те проклятые девяностые курил сигары в московских и петербургских такси.

Стыдно, что расхаживал в шёлковых рубашках, когда пожилым соотечественникам не хватало денег на еду.

Стыдно, что проводил время в обществе всякой нечести, сидел с ней за одним столом, вместо того, чтобы встать, развернуться и уйти. В оправдание могу сказать: «Не мы таки, жисть така», – и это будет правильно, но всё равно стыдно!!!

Стыдно, что ради длинного рубля готов был стать даже агентом Гербалайф! Как стыдно делать что-то только для денег!

Стыдно, что после каждого случая с перебором алкоголя обещаю себе, что это в последний раз, но обещания не сдерживаю. Стыдно постоянно себя обманывать!

Как стыдно, как стыдно, как стыдно!!!

Стыдно, что не сделал НИЧЕГО, чтобы родное Русское Семиречье осталось в России. И чтобы Бишкек, Ташкент, Душанбе и Ашхабад остались в России.

Стыдно, что так и не стал великим русским зоологом – так много людей верило в моё дарование!

Стыдно…

Набежавшее треволнение подняло меня на ноги.

–Пока не стемнело, буду прорываться наугад, – сказал решительно, и, не медля ни секунды, зашёл в болото.

Сначала было почти сухо, но уже метров через десять под ногами зашипела, зачавакала, захрипела, забулькала вода. В нос ударил запах сероводорода, движение замедлилось, кровь похолодела.

«Это не то живое, разноцветное болото, по которому я зашёл в тайгу. Оно другое!» – пронеслось у меня мыслях, и серце забилось чаще.