Глоток Шираза
Шрифт:
– Тогда в час дня получилось бы одно почему, а утром и вечером много почему…
– Сообразительная ты, Нюрка! Ставлю тебе двенадцать «ку-ку».
Нюрка смотрит в клюв кукушонку, считает вслух.
– Еще!
– Последний раз.
– Почему последний раз?
– Потому что мне пора на работу. – Лиза возвращает стрелку на место, достает из ящика стола блокнот и фломастер. – Дарю!
Рисуй старательно и передавай маме привет.
Мешок с больничным тряпьем летит в мусорный
Рука утыкается во что-то холодное.
Профессор открывает глаза, рывком снимает трубку с телефона. Никого. Послышалось во сне? Похоже, он ополоумел. Спит с телефоном. Две подушки в ряд: на одной – его голова (профессор ощупывает потную лысину), на другой – красный аппарат, немой помидор. Опять звонок.
– У телефона.
– Илья Львович! Я тут оказалась рядом.
– Можете прийти сейчас, немедленно?
– Что-нибудь купить по пути?
– Слушайте, вам нет названия в нашем могучем русском языке! Я спущу вас с лестницы, мне дорога каждая ваша минута… Вас ждет торт! И я – у двери. Форма одежды – парадная. Парад победивших войск!
От метро до дома – одна троллейбусная остановка или пеших десять минут, но кто сказал, что она звонит с «Юго-Западной»? Она же и сказала: «Я тут рядом».
Отутюжить рубашку? Нет уж, увольте! Не хватало на радостях выдать стенокардический приступ. Надо успокоиться. Таблетку валидола под язык. Лучше нитроглицерин, не воняет и быстро всасывается.
Сердце утихло, он одет, пиджак действительно следует выкинуть на помойку, еще эта планка (профессор возвращает ее на место), но стоит убрать руку с груди – планка встает перпендикулярно к ряду, образуя «т», эмблему такси. На рубахе нет двух верхних пуговиц, да и остальные – обломыши из прачечной. Галстук!
Профессор поддевает ножом створку шкафа, ключ куда-то задевался несколько лет назад. Всякий раз, закрывая шкаф, он забывает, что его нельзя резко запахивать, нужно оставлять зазор, в конце концов его можно держать открытым. На дверце с внутренней стороны висят рядком галстуки. Но он не умеет их завязывать. Это было делом его жены. Встав на цыпочки, она затягивала узел на его шее, но галстук все равно съезжал набок, как язык у собаки. Профессор проводит рукой по длинным языкам, ищет тот, что на резинке, находит, просовывает в нее большую голову, смотрит в зеркало. Дать объявление в «Вечерку»: «Срочно нужен Мефистофель». Он декламирует «Фауста», сначала тихо, потом все громче и громче, – интересно, где споткнется сегодня? Вот уже миновала беседа Мефистофеля со студентом, вскипел дважды чайник, кое-как приведен в порядок торт, а Фауста все нет. Или Гамлета все нет? Германна, Германна все нет, вот кого! Видимо, он что-то не так понял, когда волнуешься, слышишь только себя. Чертов телефон молчит. Пошла за сигаретами? Надо было сказать ей, что киоск на нашей стороне закрыли, он теперь на другой стороне, через подземный переход.
Лиза стоит, упершись спиной о телефонную будку. Кружится голова, что-то невидимое, пустотелое, да нет, вообще бестелесное, мечется между ярчайшими вогнутыми сферами, похожими на мягкие спинки разноцветных диванов. Немыслимая яркость. Неужели так долго действует наркоз? Где календарный листок с номером телефона? Нет, он ей не нужен. А телефон профессора она знает наизусть. Зря уехала из дому. Нет, зря ушла от Фреда, это первое «зря». Нечего было выпендриваться.
А вот и помощь подоспела. Тетка с сырым лицом, мясной фарш с дырами-глазницами.
– Дыхни-ка! Вроде не пьяная… Вставай, пока в милицию не забрали! Или в «03» звонить? Стой ты, не вались! –
тетка вцепилась в рукав. – С нами, бабами, чего только не станет… Одну мою знакомую хахаль послал на х… Знаешь за что? За сиськи накладные! Как представлю эти сиськи в два этажа… Прям не могу от смеха… Развеселила? Тогда вставай. Звони своему ха-ха-ха-ха-лю…Тетенька завела в телефонную будку.
Две копейки провалились в щель.
– У телефона. А вы где?!
– Илья Львович, простите, не могу дойти.
– Что? Где вы?!
– У телефона.
– Хорошо, вы у телефона, я у телефона.
У какого телефона, черт вас дери?! Назовите место, громко и отчетливо.
– У телефона-автомата. В метро, на выходе с вашей стороны.
– Стойте, где стояли. Где стоите. Иду.
Стоять, где стояла, она может. А вот предстать перед профессором в таком виде – это позор. Венера Советская, пойманная с поличным.
Год рождения – 1956-й. Беременность третья, все – прерванные. Профессия – режиссер. Инфекционным гепатитом не болела. Болела всем, чем болеют в детстве: корью, коклюшем, скарлатиной, ангинами и ОРЗ.
В медицинской карте – адрес и номер телефона на «Новослободской», там, где, как она выразилась, прописаны ее вещи. Там прописаны вещи, здесь – запах. Необычные духи. Явно не наши. Позвонить ее вещам?
Фред крутит телефонный диск – палец в ноль, – и вверх до упора, до цифры девять. В десяти цифрах – все телефонные номера на свете, знать бы порядок набора…
– Я вас мучительно слушаю, – отвечает приятный бархатистый голос. – Фред молчит. И на той стороне молчат. Но недолго, голос взрывается: – Лиза! Если это ты, перестань валять дурака. Ну скажи же что-нибудь, crazy girl! Где ты, я тебя сейчас подберу…
Отбой. Фред смотрит из кухонного окна во двор. Интересно, чего он после аборта ее не подобрал? Перепоручил мне? Или это не от него вовсе?
Как врач он несет ответственность. Не все шло гладко. Но ночь-то прошла без эксцессов. Спала себе, натянув одеяло на голову. Интересная манера. Может, она вдыхает и выдыхает кислород? Новая форма газообмена?
Метель утихла. Можно прокатиться. А если позвонит?
Звонит! Но не она.
– Фреденыш, тут у нас лаборантка, такая хорошая…
– Мам, давай без историй. Направление из консультации, кровь на РВ, мазок.
– У нее все на руках. Такая хорошая, честная девушка…
– Как фамилия?
– Липшиц, не Лившиц, а Липшиц. «П» в середине.
– Пусть подойдет. Послезавтра, в десять утра. Я спущусь в приемное.
– Только не забудь. Ты ее сразу узнаешь: наша, красивая такая девушка…
– Женюсь.
Лифт подымается вверх. Она? Нет, остановился на четырнадцатом. Какой там был адрес на конверте? Проспект Вернадского, 74. Или 84? Наищешься. Фред садится в машину, включает обогреватель. Снег на лобовом стекле превращается в жижу, вжик-вжик, дворники – и дорога как на ладони, только вот куда по ней ехать? Липшиц-Влипшиц! Красивая честная девушка. Эти красивые честные девушки взбираются на его кресло как на эшафот. Ох да ах, года не пройдет, и снова-здорово. Чего не предохраняются? Боятся без работы его оставить? Почему он согласился выписать Лизу «по собственному желанию»? Сам настрочил за нее заявление на имя главврача…