Глубокое течение

Николай сделал последний выстрел и плашмя упал на землю: в этот момент над головой запели пули. Передний танк остановился около подбитого и поливал обороняющихся пулеметным дождем. Пули жужжали вокруг, ударялись о пушку и с визгом рикошетили.

— Ползи в канаву и по канаве — вперед! — закричал, не поднимая головы, Николай лежащему около него Плющаю.

Притыка на мгновение поднял голову и тут же уронил ее. Из-под черных волос потекла по виску тонкая струйка крови. Тело его вытянулось.

Николай подполз к пулемету, отодвинул убитого и, дрожа от злости, начал стрелять. В ответ на его стрельбу танк устремился вперед.

И в этот момент Николай увидел Плющая. Вася поднялся во весь рост и, держа в обеих руках над головой гранаты, побежал навстречу танку.

Николай перестал стрелять и закричал, сжав кулаки:

— Нагнись! Нагнись, Ва-ася!

Плющай упал, не успев бросить гранат, и связка разорвалась у него в руках.

Танк приближался. До него оставались считанные метры. Медлить нельзя было ни минуты. Николай вскочил и, забыв про опасность, выпрямился во весь рост, подскочил к танку и бросил одну, а потом и вторую связку гранат. Перед глазами сверкнуло пламя. Что-то горячее, как струя кипятка, обдало лицо и чем-то острым больно ударило по ногам. Он упал, чувствуя, что летит в черную пропасть. Но через мгновение перед его глазами снова проплыла синь неба, и он, осознав все, что случилось, рванулся в сторону, чтобы не быть раздавленным танком. Чьи-то руки удержали его. Он оглянулся и увидел Тимофея, который лежал рядом и держал его.

— Живы, товарищ начштаба?! — обрадованно вскрикнул хлопец. — А я уж думал…

— Где танк?

— Танк вы подбили… Другие повернули обратно. Немцы залегли. Не поднимайтесь!

Николай только теперь услышал стрельбу и свист пуль над головой. Ослабевшей рукой он достал из кармана часы. Прошло немного больше часа с момента отхода отряда.

— Отступать. Пора отступать. Кто жив?

— Все погибли, товарищи начштаба.

— Подорви пушку и пулемет. Возьми автоматы. Ползем до поворота, а там побежим.

Он попробовал повернуться, чтобы ползти, и застонал от жгучей боли в ногах. Обе его ноги ниже колен были в крови.

— Посекло вам ноги. Перевязать нужно, — вздохнув, сказал Тимофей.

— К дьяволу! Никаких перевязок! Скорей! — Николай превозмог боль и пополз по болоту, по грязной воде, между ольховых кустов, иссеченных пулями и взрывами снарядов.

Тимофей догнал его уже там, где дорога делала поворот. Они выползли из болота на греблю. Николай попробовал подняться, но не удержался на ногах. От боли закружилась голова. Он почувствовал, что еще одно такое усилие — и он потеряет сознание. Ему стало страшно. Теперь, когда задание было выполнено, совсем не хотелось умирать, — очень хотелось увидеть товарищей, родных, Алену… Он стиснул зубы от боли и отчаяния.

«Врешь! Теперь ты меня не возьмешь! Теперь я сумею победить тебя!» — погрозил он мысленно смерти и, оглянувшись, приказал растерявшемуся партизану:

— Тяни, Тимоха, меня вон туда, в лес.

С нечеловеческим напряжением, выбиваясь из сил, юноша нес командира через болото. На гребле снова зарычали моторы танков, загремели пушечные выстрелы, закричали эсэсовцы. Но партизаны не обращали больше на них внимания.

«Держись, начштаба! — подбадривал себя Николай. — Твоя жизнь еще понадобится. Ого! Мы еще повоюем. Мы еще покажем им!» — но все-таки, несмотря на все старания сдержаться, из его груди время от времени вырывались стоны.

— Ничего, Тимоха, не обращай внимания. Тяни. Как тебе удобней… хоть за ноги! Подожди. Послушай, собаки не бегут по нашему следу? Тихо? Бросились догонять партизан? Пусть ищут ветра в поле. Нам с тобой только доползти бы до своих. Тогда мы еще повоевали бы, Тимоха. Мы отомстили бы им за жизнь Васи Плющая, Притыки, всех…

Сначала он говорил безостановочно, но постепенно начал умолкать, чаще стонал, становился все тяжелее.

Выбравшись на сухое место, Тимофей упал на траву и долго лежал неподвижно. Раненый тоже молчал. Повернувшись на спину, он смотрел в небо. Заходило солнце. Дым, который плыл с запада, стал розовым. Боль в ногах утихла, и на какое-то мгновение все тело охватила приятная истома. Но потом вдруг зашумело в голове и почудилось, что с неба прямо на него стремительно падает большое красное полотнище. Он поднял руки, чтобы схватить его, и потерял сознание.

IV

Тимофей Буров нашел штаб бригады уже в конце ночи, когда начало светать. Часовые провели его к Лесницкому, который спал под елкой, накрывшись старым плащом. Хлопец сначала растерялся, не зная, как разбудить комиссара, но, вспомнив, зачем пришел, торопливо опустился на колени и взволнованно зашептал:

— Товарищ комиссар! А, товарищ комиссар!

Лесницкий сразу открыл глаза и, узнав бойца, вскочил.

— Буров? А Маевский где?

— Ранен, товарищ комиссар. — И он, заикаясь от волнения и усталости, коротко рассказал про ход боя, про смерть товарищей и про ранение начштаба. — Я его нес на себе, пока уже совсем вечером на опушке не встретил одного деда. Он помог мне перенести начштаба в деревенский лагерь; в лесу там они — вся деревня, с коровами, со всем добром. Товарищ начальник штаба сказал мне, когда ему стало лучше и он узнал, где находится: «Иди, — говорит, — Тимофей, найди штаб, передай обо всем…» И я пошел, всю ночь блудил…

— А теперь сможешь пройти?

— Теперь пройду. Лугом надо… лозняками.

— Хорошо…

Лесницкий быстро поднялся и торопливо зашагал между деревьями, переступая через спящих людей. Остановился он перед зеленой палаткой, которая была ловко прилажена среди ореховых кустов и сливалась с ними. Он тихо позвал:

— Алена Григорьевна!

Из палатки выглянула заспанная Татьяна.

— Разбудите Зайчук.

— Я тут, Павел Степанович, — послышался голос за спиной Татьяны.

Алена вышла из-за дерева, одетая в темную крестьянскую свитку.

— Идите и вы сюда, Татьяна, — позвал Лесницкий и, когда она подошла, пристально посмотрел ей в лицо. — Не пугайтесь, ранен Николай Карпович.

Он увидел, что она едва заметно побледнела.

— Ничего страшного. Только пока не говорите ничего отцу, старый и так волнуется. Вы сейчас же пойдете к брату. Вы и врач Тарасевич. Вот с Буровым, — Лесницкий говорил коротко и быстро и совсем не был похож в эту минуту на самого себя, всегда сдержанного, спокойного.

Его возбуждение и стремительность передались» Татьяне, но еще больше взволновали Алену, о чем он даже и не подозревал.

— Павел Степанович, пойду я, — тихим, но каким-то особенным, незнакомым голосом неожиданно попросила Алена.

Он быстро повернулся, удивленно посмотрел на нее.

— Нет! Нельзя. Без вас мы как без рук. А неизвестно еще, что ожидает нас сегодня.

— Павел Степанович! — голос Алены дрогнул и оборвался, как перетянутая струна.

Лесницкий не знал об их отношениях, а Николай, живя все время с ним в одной землянке, ни разу не заикнулся об этом. Но необычный голос Алены вызвал внезапную догадку и одновременно недовольство собой.

«Как же это я ничего не видел? Старею, наверное, раз такого не заметил».

— Нельзя! — решительно отрезал он, но, повернувшись, добавил мягче: — Трудно мне вас отпустить.

Татьяна задержала его, дотронувшись до рукава ватника.

— Товарищ комиссар, разрешите ей… Понимаете, ей… ей очень нужно там быть…

Просьба сестры раненого тронула его. Сомнения относительно их отношений уже не могло быть. Он внимательно посмотрел сначала на Алену, потом на Татьяну, укоризненно кивнул головой и ласково сказал: