Глянцевая женщина

— Это следственный эксперимент, — заявила она.

— Батюшки-святы! Да ты что?! — накинулась на нее Чуева. — До инфаркта меня довела! Ну, спасибо! Вот удружила по-соседски… Так и ума можно лишиться!.. Ну ты что?!

— Извините, пожалуйста, — торопливо заговорила Елена Ивановна, — если бы я предупредила вас, вы были бы пристрастны. А так вот… вдруг… нечаянно… не будучи подготовленной… Что, я похожа на него? Рост такой же? Комплекция?..

— Вы меня извините, конечно, — заговорила Зинаида Николаевна со слезами на глазах, — но я от вас не ожидала. Я понимаю — вы артистка, а я так… Не пойми кто. Но все ж таки надо, и совесть иметь, а не пугать людей, не изгаляться. Я давно знала, интеллигенция вся ненормальная, с заскоками. В голове тараканы.

И она, резко повернувшись, ушла на кухню.

— Она узнала? — шепотом спросила Кронина пожилая актриса.

Ему было и смешно, и досадно.

— Вы в детстве были, вероятно, непослушным ребенком? — сухо спросил он, в свою очередь.

— Ошибаетесь. Очень послушным. Даже слегка затюканным.

— В это трудно поверить.

— Ну так узнала или нет?

— Узнала. Но я прошу вас…

— Хорошо. Больше не буду.

И, перепрыгивая через две ступеньки, она сбежала вниз.

«Ну и чудачка! — подумал Кронин, глядя ей вслед. — Но, однако, она опять мне помогла».

Несколько дней Елена Ивановна вела себя прилично и не вторгалась в следственный процесс. Зинаида Николаевна бросала трубку в ответ на ее звонки, Шиманский при встрече сухо кивал и торопливо проходил мимо, Юля гуляла в окружении детей, и расспросить ее о чем-либо больше случая как-то не представлялось. Кронин вообще забыл о своем добровольном помощнике. Гриневой стало грустно и одиноко. Она пошла в библиотеку. Взяла там «Лолиту» Набокова, несколько книжек Агаты Кристи и Маринину. Положив книги на стойку, она вынула из бумажных кармашков внутренней стороны обложки формуляры и стала их заполнять.

— Ну что вы там пишете? — раздался над ее ухом мужской голос. — Сегодня же десятое число, а не седьмое.

Елена Ивановна сняла очки и медленно повернулась. Перед ней стоял мужчина лет шестидесяти весьма импозантной внешности,

— Живете в прошлом? — спросил он..

— В далеком будущем. А прошлое само вторгается без разрешения. Стоит задуматься, как оно тут же начинает брать верх. Даже, как видите, водит моей рукой.

— Что же произошло седьмого мая?

— Я провела удачный следственный эксперимент.

— Вы — сыщик?

— Да. Вас это удивляет?

— Отнюдь. И выбор книг об этом же свидетельствует. Только при чем Набоков и именно его «Лолита»?

— Очень даже при чем.

— О-о… Что… преступник — педофил?

Пожилая актриса кивнула. Ей нравилось беседовать с ровесниками. У их поколения было прекрасное чувство юмора, сейчас, правда, слегка окрашенное грустью, — влияние возраста, смены жизненного уклада… Но тем не менее шестидесяти- и семидесятилетние люди были намного приятнее в общении, чем более молодые. В тех чувствовалось напряжение. Было в них нечто заданное, неестественное. Что-то от роботов, пожалуй. Ей захотелось обсудить эту тему с симпатичным незнакомцем.

«Как бы вовлечь его в беседу?» — подумала она.

Но вовлекать и не понадобилось. Он и сам был как будто рад возможности пообщаться. Пошел за ней в гардероб, подал ей плащ.

— А у вас что за книги? — спросила Елена Ивановна.

— Да вот… Иван Ефремов: «Лезвие бритвы», «Час быка», «Туманность Андромеды». Не могу без него. Перечитываю то и дело. В особенности «Час быка».

— Понимаю, — кивнула Елена Ивановна.

— Вы в самом деле понимаете? — Он недоверчиво покосился на нее.

— А как вы думали? — усмехнулась актриса. — Понимаю. И кое-что знаю.

— Вы понимаете, что это… не простая фантастика?

— Еще какая не простая! Чертеж возможного будущего. Набросок. Сценарий. Дорожный указатель. А также надпись на камне: «Направо пойдешь…» И так далее.

Они вышли на улицу. Весна была в самом разгаре.

— Послушайте, — предложил незнакомец, — давайте сдадим книги в гардероб и прогуляемся по набережной!

Они сложили книги в огромный целлофановый пакет, незнакомец отнес его гардеробщице и вернулся к Елене Ивановне, которая медленным шагом шла к набережной Волги. Солнце стояло в зените, воздух был чистым и свежим, и все вокруг казалось праздничным. Они свернули к городскому саду и стали не спеша прогуливаться по его аллеям на кругом берегу.

— Давно я не гулял вот так, бесцельно, — усмехнулся незнакомец и вдруг спохватился: — Я же забыл представиться! Чудин, — поклонился он церемонно, — Павел Прокофьевич.

— Чуден Днепр при ясной погоде, — ехидным голосом, растягивая слова, заговорила Елена Ивановна, — чуден Павел Прокофьевич…

Незнакомец обиделся.

— Вам не понравилась моя фамилия? Конечно, где уж нам… У вас небось что-нибудь этакое… Звучное… Гриневская, к примеру. Или Гринева.

Елена Ивановна все поняла: бывший поклонник ее таланта, театрал. Пять лет, как она оставила подмостки, а ее до сих пор узнают. Она вздохнула.

— Что вы? — удивился ее собеседник. — Вам неприятно, что вас помнят? И вообще почему вы оставили сцену? Я преклонялся перед вашей леди Гамильтон. В особенности эта последняя сцена, когда вам сообщают, что лорд Нельсон, умирая, завещал вас Англии. Вы были в длинном белом платье с широким, очень длинным красным шарфом и стояли на авансцене, оформленной в виде корабельного носа. И так стремительно делали движение вперед, на зрителя, что я всегда боялся, как бы вы не сорвались вниз. Но всякий раз вы замирали точненько на краю, хотя и не глядели под ноги. Вы смотрели куда-то вперед, выше наших голов, как будто видели его там… И тихо-тихо так произносили: «Он завещал меня Англии?! Бедный маленький Нельсон…» А по щеке у вас ползла слеза… Всегда — только одна.

— Да, это было важно, — подтвердила Елена Ивановна, — чтобы слеза была только одна.

— Вы хотите сказать… Вы… как-то регулировали этот процесс?

— А как же?! — в удивлении вскинула бровь пожилая актриса. — Я ведь не сумасшедшая. Я же актриса, а не леди Гамильтон. Я лишь входила в ее образ. И важно было соблюсти все рамки. Да. Все должно быть под контролем. В том числе и эмоции. Даже в первую очередь. Наше дело — воздействовать и этим способствовать очищению души смотрящего спектакль. Для актера неконтролируемые эмоции — это грязь. Да, это грязная, небрежная работа. Необходимо научиться брать управление собой на себя. И хороша бы я была, если б позволила разводить сопли на сахарине там, где этого вовсе не требуется.

— Но как же это получалось… чтобы одна слеза? Только одна?!

— По моему желанию, — с важностью отвечала актриса и более не пожелала говорить на эту тему.

— Ну хорошо… — почесал затылок собеседник, — о чем же будем говорить?

— О вас.

— Это неинтересно. Я инженер-электронщик. В прошлом году вышел на пенсию. Холост. Родственников не имею. Живу один. Занимаюсь изобретательством.

— И что же вы изобрели?

— Много всего. И я еще в процессе. Это безумно интересно. Я непременно разгадаю тайну вечного двигателя.