Гнёт ее заботы

– Скоро, - сказал Кроуфорд. Он развернул гондолу и ожесточенно налегал на весло, наращивая скорость. Пока его руки работали, он вглядывался вперед, пытаясь оценить относительные расстояния Большего Канала, церкви Сан-Джорджо и Пьяцца за его спиной.

– Думаю эти колокола, - выдохнул он, - отбивали совсем не часы. Они били тревогу.

Он начал уже отчаянно размышлять, не ошибся ли в расчетах относительно того места, где чуть раньше он видел волнение воды, когда увидел его снова, прямо по курсу.

Вода пенилась и волновалась в сотне ярдов перед носом лодки, а затем начала неистово плескаться, выбрасывая вверх тучи брызг, блестящие в разноцветных огнях города - а затем третья сестра подняла голову над пенной водой, под теплый ночной воздух.

Его рот выдохнул слово «Боже», и он не знал Байрон или он сам произнес это.

Возможно, она утратила свою очертания, за долгие проведенные под водой годы; а может быть ей никогда и не придавали правильную форму колонны, как ее сестрам, и в таком случае то, что рабочие в двенадцатом веке уронили ее в канал, было совсем не случайностью.

Ее голова была обросшим ракушками булыжником двенадцати футов в ширину, и под одиноко зияющей глазной впадиной, ее рот - шириной во всю длину гондолы Кроуфорда - опустился, раскрываясь, а затем с грохотом захлопнулся, взорвавшись облаком переливающейся водяной пыли, со звуком, словно каменная дверь опустилась на целый город. Чудовище медленно, слепо покрутило головой по сторонам.

Кроуфорд выпрямился - вынужденный ухватиться за планшир, так как лодка раскачивалась на внезапно поднявшихся волнах - и, сжимая сердце, как это делал Байрон, отвернулся от чудовища и обратил лицо к двум оставшимся позади колоннам. А затем вытянул сердце над головой.

Снова он услышал музыкальную ноту, сначала далекую, но быстро приближающуюся, и на один краткий миг дюжина звезд вспыхнули одна за другой, становясь ярче и четче. Как только он заметил этот эффект, они тотчас же вернулись к своему привычному тусклому мерцанию.
– Ты упустил его, - услышал он собственный голос.
– И сюда направляются Австрийцы.

Краем глаза он заметил большую гондолу, отделяющуюся и забирающую в сторону от причалов, и, присмотревшись, различил дула длинных ружей, освещенных огнями далекой Пьяцца.

Он снова обернулся к третьей сестре. Углубление над ее ртом больше не было пустым - оно было темнее, чем прежде, но светилось, и каждый лучик света, что оно отражало, был, казалось, нацелен прямо в щурящиеся бренные глаза Кроуфорда. Сердце Шелли со слабым треском изогнулось в его руке.

Он поспешно уронил сердце на сиденье, развернул гондолу обратно и начал налегать на весло, чтобы приблизиться к Пьяцца.

– Немного дальше от равноудаленной точки, - тяжело дыша, сказал он, сквозь градом катящийся по лицу пот, - и тогда я попробую снова.

Он бросил беглый взгляд по левому борту на лодку Австрийцев; они все еще двигались в противоположном направлении, словно намеревались приблизиться к третьей сестре с другой стороны.

«Они боятся ее, - сообразил он, - боятся стрелять в ее направлении; они хотят занять позицию, когда позади нас будет только лагуна и далекий Лидо, тогда-то они и будут стрелять».

Он оглянулся назад на третью сестру.
– Тебе придется грести дальше, чем ты думал, - не удержался Байрон.
– Она преследует нас.

Кроуфорд еще сильнее налег на весло, загребая им туда и обратно с такой силой, что боялся его сломать, с безрассудным удовлетворением наблюдая след, остающийся позади гондолы; и когда он решил, что оторвался от преследовавшего его существа еще на несколько ярдов, он отбросил весло, подхватил сердце и снова выставил его вверх.

Снова мимо него пронеслась музыка, на мгновение зажигая цепочку звезд.
– Опять упустил, - выдохнул он, прежде чем это успел сказать Байрон.

Затем ночь на востоке озарилась янтарной вспышкой, и гондола затряслась от дюжины сокрушительных ударов; занозы роем диких жалящих пчел налетели на Кроуфорда, который, потеряв равновесие, повалился за борт в тот самый миг, как воздух потрясло многократное громыхание австрийских ружей. Безотчетно он сбросил обувь.

Он чуть не задохнулся, когда Байрон заговорил под водой его горлом.
– Мы сейчас для всех невидимы, - пришел приглушенный звук из его закрытого рта.
– Позволь теперь мне позаботиться о нас.

Кроуфорд благодарно расслабился в ванне с водой в гостинице Лериче и наблюдал темную венецианскую воду, проносящуюся мимо его глаз.

Байрон заставил тело Кроуфорда проплыть несколько ярдов под водой в направлении третей сестры, а затем сжал его в тугую пружину, и, толкнувшись ногами, резко выбросился вверх, и Кроуфорд на мгновение оказался по пояс над водой, а его удерживающая сердце рука взметнулась вверх, столь стремительно, что чуть не вывихнула плечо.

Музыка внезапно взметнулась вверх, а затем зазвучала ровно на зубодробительной частоте. Время словно остановилось - он видел капли воды, висящие в воздухе, и он не падал обратно в воду.

Он поймал глаз!

Он заставил себя задрать голову и взглянуть на него. Звезды над рваной грудой, что была сердцем Шелли, блестели, словно россыпь ярко сверкающих алмазов. Глаз застрял в трещине, едва ею захваченный.

Он выбросил руку вперед, заключая пятно неестественной яркости в расщепленное сердце Шелли, и сильно его сжал, чтобы удержать глаз внутри.

Музыка стала приглушенной, и в тот же миг движение снова обрушилось на него, и он полетел обратно в воду. Его ноги и свободная рука снова принялись за работу, толкая его обратно по направлению к Пьяцца.

Кроуфорд чувствовал, как его покидают последние силы, с ужасом осознавая, что дно канала далеко под ногами, а до ближайшей суши по меньшей мере сотня ярдов в любом направлении; поэтому он даже не пытался сопротивляться, когда Байрон снова взял ситуацию в свои руки.

И даже Байрону, похоже, пришлось нелегко. Течение довольно далеко оттащило их к востоку от свечения на горизонте, где осталась Пьяцца, и хотя он плыл под углом к течению, с весьма приличной скоростью, учитывая, что в одной руке он сжимал сердце, он был вынужден часто делать остановки, и просто держался на воде, позволяя легким тяжело вздыматься и опадать.

В какой-то момент его поврежденную ногу начало болезненно сводить, и Кроуфорд в панике забился в теле Байрона в ванне в Лериче, но Байрон лишь проскрежетал проклятье и, сложившись пополам, начал разминать бедренные мускулы свободной рукой. Он, несомненно, проделывал это уже не раз - в движении его руки не было излишней поспешности или чрезмерного усилия, и через какую-нибудь минуту мышцы снова пришли в норму.

Байрон жадно вдохнул, когда голова Кроуфорда снова вынырнула в набирающий прохладу ночной воздух.
– Да, твоя нога дает о себе знать, - стоически промолвил он.
– А теперь дальше.