Гнёт ее заботы
Шрифт:
Гондола целую минуту перекатывалась на темных волнах, пока Джозефина молча смотрела в запятнанный кровью настил. Наконец, она подняла на него выплакавшие уже все слезы глаза.
– Думаю, я всегда это знала.
Кроуфорд потянулся и взял ее за руку. В другой руке он сжимал скрывавшую сердце Шелли рубаху, и он взвесил его на руке.
– Шелли прожил хорошую жизнь, - сказал он, выталкивая слова наружу, словно это были камни, которые он запихивал через дверной проем в дом, - в конечном счете.
Теперь она всхлипнула, но все так же без слез.
– Чего же тогда мы сегодня достигли?
– Мы… освободили тебя, мать этого ребенка, - сказал Кроуфорд, - и мы приобрели ребенку по меньшей мере
– В отличие от жизни чистопородного… камня. Мы спасли Байрона, его детей и Терезу. Так что… оно того стоило. В горле стоял ком, и он отвернулся, чтобы она не увидела стоящие в его глазах слезы.
Некоторое время они сидели в молчании.
– И теперь нам всем, - сказала она, наконец, безжизненным голосом, - предстоит бежать за океаны, или постоянно жить в страхе, что они могут снова найти нас, и что, в конечном счете, какой-нибудь ночью мы будем настолько сломлены, что пригласим их обратно. А наш ребенок родитсяв их… их рабстве. Это я, Япригласила их войти и забрать его или ее.
Она откинулась на сиденье и уставилась на мерцающие над головой звезды.
– Думаю если сложить все это вместе - это победа - так или иначе - по крайней мере, для большинства из нас, - прошептала она.
– Но Боже, - если бы был хоть какой-то способ освободитьлюдей, перерезатьнить связавшую род человеческий и этих каменных созданий.
Кроуфорд волочил пальцы изувеченной руки по воде и наблюдал размытые очертания куполов церквей, молчаливо проплывающие по левому борту, и думал о связи между их видами. И снова мысленно проговаривал свои разговоры с Шелли, Байроном и Вийоном.
Наконец он глубоко вдохнул и сказал: - думаю, такой способ есть. Он повернулся к гондольеру и сказал: - Отвезите нас, пожалуйста, обратно на Пьяцца.
– Нет!– вскричал он мгновение спустя, безошибочно узнаваемыми интонациями Байрона.
– Нет, плыви в Лидо. Айкмэн, послушай меня - как только австрийцы поймут, что глаз исчез, они просто отрубят на Пьяцца чью-нибудь голову, и кровь будет работать вместо глаза. Если Джозефина будет там, она снова будет для них видима, снова вернется в их сети.
Кроуфорд вернул власть над своей речью.
– Я не собираюсь брать с собой Джозефину. Она останется в гондоле, и она будет невидима для своего вампира, даже если они уже проделали этот кровавый трюк. А Яи так не был в их сетях, до того как мы поймали глаз, так что для меня это не опасно. Он повернулся к гондольеру и сказал: - Отвезите нас обратно на Пьяцца, пожалуйста.
Джозефина перегнулась через планшир и зачерпнула немного воды своей искореженной рукой. Затем подалась вперед и брызнула ею на лоб Кроуфорда.
Мгновение Кроуфорд моргал в раздраженном замешательстве, а затем улыбнулся.
– Как-то в Риме я сказал, что однажды мне это может понадобиться, верно? Спасибо что запомнила.
Он окунул руку в воду и тоже коснулся ее лба намокшей рукой.
Крещеные таким образом, они повернулись назад, встревожено вглядываясь в приближающуюся Пьяцца Сан Марко.
ГЛАВА 26
Nothing is sure but that which is uncertain,
What's evident to all is most obscure;
Only when snared in doubts can I be sure.
Only to enigmas, never to Logic's lure,
Knowledge surrenders, and draws back her curtain…
— Francois Villon, «Ballade for the Contest at Blois»
the W. Ashbless translation
Ничто не истинно, одно лишь несомненно:
Что всем известно, то сокрыто ото всех;
Свою уверенность я черпаю в сомненьях.
Не в логике, в мгновенных озареньях
Являет истина мне свой незримый свет…
— Франсуа Вийон, «Баллада поэтического состязания в Блуа»
перевод В. Эшблеса
Гондольер театрально вздохнул и, словно прося совета свыше, воздел руку к небесам, но послушно развернул гондолу по широкой дуге обратно, туда, откуда они только что приплыли, вероятно, из-за того, что до Пьяцца было ближе, чем до Лидо, и там он мог, наконец, избавиться от этих сумасшедших людей.
Рот Кроуфорд снова сам собой раскрылся.
– Они могут просто арестовать вас обоих на ступенях причала.Кроуфорд помассировал горло, мечтая, чтобы Байрон говорил не столь резко.
– Если мы увидим солдат поблизости от лестницы, мы проплывем мимо и высадим меня где-нибудь в другом месте.
Джозефина взирала на него с отчаянной надеждой.
– Что ты собираешься делать?– спросила она.
– Я собираюсь расторгнуть - попытатьсярасторгнуть - союз, соединивший наши виды.
– Как?
– Я пока еще не уверен. Он постучал костяшкой пальца по голове.
– Байрон - Грайи все еще в сознании, но в настоящий момент слепы. Что это означает? Это означает что, до тех пор, пока австрийцы будут продолжать непрерывным потоком проливать кровь на Пьяцца, мой друг Карло потеряет свой доход первого заклинателя монет [434] в Венеции. Он будет неспособен уверенно забросить пенни в открытое окно - а если и сможет, не будет никакой возможности с уверенностью сказать, где она приземлится - и это, строго говоря, даже не будет во всех смыслах тот же самый пенни. Поле, которое распространяют сейчас Грайи - это поле неопределенности и неточности. Жаль, что Шелли этого не увидел, он так любил беспорядок.
434
Coin-lagger [and tosser] - тот кто попадает монетой в цель. Lag - задерживать, заклинивать. Отсюда мой вариант - заклинатель.
По интонациям, которые Байрон вложил в голос Кроуфорда, было ясно, что сам он беспорядок не любит.
– А твои армянские священники не говорили тебе, насколько быстро меняется все это поле, после того как изменилась испускающая его сердцевина?
– Оно меняется мгновенно, Айкмэн - или как настойчиво наставляли меня святые отцы, со скоростью света. Они говорили мне, что оно подобно огням святого Эльма, или электричеству, собранному в комнате полной лейденских банок: это не поток, это статическое поле, так что, вероятно, имеются участки, где старое поле все еще сохраняется - неустойчиво, но все же сохраняется - хотя такие… примечательные места… по-видимому, растворятся, подчиняясь правилам господствующего поля, в течение дня или около того.