Гнёт ее заботы

Шрам протянулся через раздутый живот, но он узнал его - точно такой же был на плоском животе двойника фон Аргау, чью рану он сшил в кафе на берегу канала, так много лет назад.

– Добрый вечер, Вернер, - неуверенно произнес Кроуфорд.
– Ты знаешь, кто эта женщина? Она та самая сиделка, которую ты с моей помощью пытался отравить в Риме два года назад.

– Посмотри ка на потолок, - прокаркал кошмарный старик.

– Кроуфорд поднял взгляд.

И в груди у него похолодело. Потолок был шахматной доской составленной из тяжелых, квадратных каменных блоков, и казалось, сам спинной хребет Кроуфорда съежился, когда он внезапно осознал, что здесь недоставало поддерживающих его колонн.

– А теперь смотри на меня. Старик махнул скелетообразной рукой на свое левое бедро, которое при первом взгляде показалось ему засунутым в отверстие в стене. Сейчас же, вглядевшись более внимательно поверх тугого свода живота, он увидел, что таз и бедро старика были словно срезаны почти до самой спины, и тело его каким-то образом врастало в камень.

«Он и арка здания срослись в области бедра, - подумал Кроуфорд.
– Словно две женщины на той маленькой лепешке, которую Джозефина должна была разломить, когда мы играли свадьбу с ее сестрой».

На ум ему пришла строчка из Шекспира, из Макбета, которую так любил цитировать Шелли: словно два изнуренных пловца, что вместе сцепились и тащат друг друга на дно; и на миг ему пришло в голову, что он и Джозефина, и все эти поэты также являли собой чудовищные, невыносимые соединения двух личностей. Вернер и те женщины, изображенные на овсяной лепешке, были просто более очевидными примерами, и это мешало увидеть более тонкие проявления такой связи.

– Я часть этого здания, - сказал Вернер. Только моя жизненная энергия удерживает потолок от падения. Из-под сети морщинок избороздивших пергамент лица на Кроуфорда взирали блестящие глаза.
– Ты понимаешь это?

– Да, - ответил Кроуфорд.
– Умрешь ты, и мы умрем тоже.

Похожий на скомканную бумагу рот снова ожил: - Так уж сложилось, ничего не поделаешь. Так что можешь забыть все свои идеи о том, чтобы вырезать из меня статую. Несмотря на все это, мое предложение все еще в силе: уйдите сейчас, и я позабочусь, чтобы нефелимы навсегда о вас позабыли.

Кроуфорда сотрясала дрожь, но он выдавил смешок.
– Я знаю, чего стоит их слово. Перси Шелли недавно проверил.

«Я мог бы заставить Джозефину уйти, - подумал он, - а затем сделать это, вырезать из него эту чертову статую».

Затем он вспомнил ее обещание утопиться, если он не разрешит ей отправиться вместе с ним. И понял, что заставить ее уйти не удастся.

На мгновение у него даже мелькнула мысль, не принять ли предложение Вернера - но он сразу же ее отверг, понимая, что и на это Джозефина тоже не согласится.

«Но, может быть, Вернер блефовална счет потолка»?

Кроуфорд снова взглянул вверх, а затем обреченно опустил взгляд. Нет, он не блефовал.

Он щелкал пальцами, избегая смотреть как на Вернера, так и на Джозефину.

«И времени у тебя тоже не так много, - напомнил он себе.
– Нужно что-то делать».

Он уставился сквозь стеклянный короб на древний рубец, протянувшийся через выпирающий живот фон Аргау, а затем очень медленно повернулся к Джозефине.
– Сколько лет ты проработала медсестрой?

– Шесть, - прошептала она.

– А сколько раз тебе приходилось… Он вынужден был остановиться, чтобы сделать глубокий вдох.
– Сколько раз тебе приходилось ассистировать при кесаревом сечении?

Вернер начал что-то быстро говорить, но голос Джозефины легко пробился через его слова.
– Раз шесть, думаю.

– Хорошо - потому что скоро тебе придется сделать это снова.

Кроуфорд забрался в стеклянный саркофаг и, не обращая внимания на костлявые руки Вернера, слабо дергающие его за брюки, начал осторожно выбивать стеклянные стенки рукояткой пистолета - для работы им с Джозефиной нужно было место.

Слабые причитания Вернера потеряли всякое сходство со словами, когда Кроуфорд взял в руки кинжал, обернутый тряпкой, чтобы его можно было держать у острия, зажал пальцами тугую складку плоти и сделал первый надрез.

И хотя попытки Вернера освободиться сделались еще более настойчивыми, Джозефина легко с ними справлялась, удерживая его на месте одной рукой, пока другая стирала текущую кровь куском ткани, смоченным брэнди из фляжки Кроуфорда. Каждые несколько секунд она подносила фляжку к губам старика - после первого разреза он больше не отказывался от спасительного алкоголя.

У Кроуфорда начинало мутиться в глазах от усталости, и, лишь напрягая всю свою волю, он заставлял руки не трястись и не делать слишком глубокие надрезы. Он все забывал, что они не в больнице, и это не роды, и несколько раз машинально спрашивал у Джозефины бистури [447] или хирургические ножницы [448] .

Он заставил себя вспомнить изображения, которые видел в Сборнике Менотти,те самые, которые были ошибочно занесены в каталог как иллюстрации кесарева сечения, но на самом деле были записями об операции, с помощью которой в Вернера поместили статую. Он вспомнил, где изначально в membrana adipose ибрюшине были сделаны разрезы и пытался теперь резать в тех же самых местах.

447

Бистури, бистурей (фр. bitoury) - узкий хирургический нож с прямым или закругленным лезвием.

448

Хирургические зондирующие ножницы (англ. probe-scissors) - инструмент для исследования глубины или других обстоятельств раны. Могут быть использованы для обнаружения пули, камней в мочевом пузыре и т.п. Лезвия ножниц могут изгибаться на концах или иметь специальные утолщения, чтобы не повреждать ткани. Хирургические ножницы также используются для разъединения тканей путем разведения лезвий.

Пальцы, казалось, вспомнили старые навыки и двигались со все возрастающим мастерством, и всего лишь через несколько минут он отвел в стороны рассеченную кожу и слои мускулов и увидел статую.

Она выросла за эти столетия внутри Вернера, и была теперь размером почти с двухлетнего ребенка, но это, несомненно, была та же статуя, которую он видел на рисунках. И словно это был и вправду ребенок, она была повернута головой книзу, а ручки и ножки были подтянуты к щеке, и Кроуфорду пришлось напомнить себе, что это камень, и пуповину перерезать ему не придется. Он осторожно просунул руку под скользкую голову.

– Теперь осторожней, - сквозь зубы процедил он.
– Она выходит.

Он начал тянуть.

– Кровотечение, доктор, - поспешно сказала Джозефина.

Кроуфорд сморгнул застилающий глаза пот и вгляделся в голову статуи; теперь он тоже видел темную венозную кровь толчками вытекающую из-под его исследующей внутренности руки.

Всхлипы Вернера звучали теперь словно смех.

– Помести свою руку под моей, - сказал Кроуфорд Джозефине, - и зажми область кровотечения.