Год активного солнца

Видно, тело гораздо раньше ощущает решение, которое собирается принять разум. В человеке, видимо, заложен сложный механизм, который фактически управляет личностью. В последнее время явственно ощущаю, как активизировался во мне этот внутренний механизм, частенько навязывающий мне свои желания. Может, и теперь он вынудил меня ехать к брату? Может, клеточка мозга, где зрела эта мысль, постепенно накопила заряд, усилилась и выдала в виде импульса желание, по капельке просачивающееся в нее? Может, сила этого импульса и возобладала над всеми иными мыслями, хаотически блуждающими в мозгу?

Не знаю.

Но факт остается фактом: я еду в конец проспекта Важа Пшавела, где в корпусе, высящемся на горном склоне, в своей однокомнатной квартирке на первом этаже живет Гоги.

Я бывал здесь и раньше, раз или два после памятной встречи в отцовском доме.

Я еще издали вижу торчащий в окне корпус кондиционера.

«А дома ли он?» мелькнула мысль. Машину я подогнал под дерево, стоящее под окном Гоги. Я осторожно нажимаю на пуговку звонка. Сердце стучит. Я явно волнуюсь и уже жалею, что незвано нагрянул в гости. Ведь Гоги вполне определенно выразил свое отношение к нам и фактически наотрез отказался даже от простого знакомства.

«Дома!» — заключил я еще до того, как открылась дверь. Из комнаты доносился приглушенный звук музыки.

Дверь мне открыла легко одетая красивая девушка лет девятнадцати. На ней длинное платье с глубоким вырезом на груди. Из длинного, чуть ли не до пояса, разреза платья выглядывает загорелое бедро.

«Ого! — подумал я — Эта девушка наверняка из тех, имени которых Гоги толком даже не знает».

Возбужденное лицо девушки раскраснелось, а глаза странно блестят.

— Что вам угодно?

В ее голосе послышался холодок.

— Гоги дома?

— Да!

Не ожидая приглашения, я вхожу в холл, если так можно назвать крохотный узкий коридорчик с низким потолком.

Да, чуть не забыл сказать. Не успела дверь открыться, как на меня сразу же обрушились музыка и прохлада. Равномерный ритм тамтамов с грохотом низвергается из стереодинамиков.

Дверь, ведущая в комнату, полуоткрыта. Я нарочито топчусь в прихожей, ожидая выхода Гоги, но он запаздывает. Девушка, закрыв входную дверь, стоит за моей спиной. Я чувствую, с каким презрением смотрит она на меня. Видно, не может простить, что я бесцеремонно спугнул ее покой. У меня такое ощущение, что меня готовы обречь на душегубку.

Наконец мне надоедает ждать Гоги, и я, распахнув дверь, вхожу в комнату. Первое, что бросилось мне в глаза и заставило вздрогнуть, было тело Гоги, распластанное на полу, покрытом красным синтетическим ковром. По обе стороны от него надрывались два мощных динамика. Гогина голова приходилась как раз на середину между двумя грохочущими коробками.

В углу стоит невысокий столик, а на нем ополовиненная бутылка коньяку, стаканы и пепельница. Еще одна пепельница, зажигалка и пачка сигарет валяются на полу рядом с Гоги.

Руки он подложил под голову и, закрыв глаза, слушает музыку. А впрочем… может, он спит?

Девушка опустилась в кресло, приткнувшееся возле столика. Она вытащила из пачки сигарету и закурила. В комнате очень прохладно, я бы сказал — даже холодно. Кондиционер работает на полную мощность, кругами возвращая в комнату сигаретный дым и еще больше отравляя воздух.

Стоять так посреди комнаты бессмысленно. Говорить тоже не хочется. Неужели он и вправду не расслышал, как я вошел в комнату? Одно из двух: или он спит, или целиком поглощен ревом музыки. Трудно поверить, что звонок услышала только девушка и открыла дверь без разрешения Гоги.

Сказать по правде, я не слишком утруждаю себя разрешением возникших проблем и невозмутимо сажусь на низкий стул по другую сторону стола.

Единственно, о чем я жалею, — какая нелегкая принесла меня сюда… Ведь и я прекрасно чувствую всю бессмысленность нашей призрачной братской связи.

И все-таки, что меня привело сюда?

Может, зов крови и чувство долга, въевшееся в гены?

А может, холодный рассудок?

Или, наконец, инстинкт?

Ни то, ни другое, ни третье.

Так что же привело меня сюда? Неужели и впрямь во мне сидит некое другое существо, навязывающее мне свою волю?

Просто встать и уйти — глупо. Мой поступок может быть расценен как дурацкая обидчивость.

Я терпеливо жду, когда созреет финал столь опрометчивого визита.

Но, с другой стороны, я все же доволен своим приходом, он раз и навсегда прояснит наши отношения.

— Налей ему коньяку! — внезапно слышу я Гогин голос. Он произнес эту фразу, не открывая глаз.

Девушка встала и налила мне коньяк. Потом опять уселась в кресло.

— Спасибо! — говорю я, пытаясь отвести взгляд от ее голой груди.

Интересно, какая играет группа? Роллингстоны? Чикаго? Зеппелины?

Музыка вроде бы знакома, но никак не могу вспомнить, кто играет. Одно ясно, это наверняка не Роллинги.

Теперь звук динамиков не кажется мне таким уж громким. Видно, радиотехника — Гогино хобби. Впрочем, не хобби, а профессия. Комната полна транзисторов, магнитофонов и телевизоров всех типов и марок. С непривычки может показаться, что ты очутился на выставке радиотоваров иностранных фирм.

Неожиданно музыка замолкла. Но Гоги лежит, не меняя позы. Потом его правая рука осторожно поползла назад, нажала какую-то клавишу, и пластинка автоматически перевернулась.

Пауза.

Я достаю из кармана свои сигареты и ищу глазами спички.

— Чему приписать ваш визит? — присел Гоги. Догадавшись, что я ищу, он лениво протянул мне зажигалку.

«Наверняка Чикаго!» — наконец осенило меня.

— Ах, да, я вас не представил друг другу. Эту девушку зовут… э-э-э…

Гоги помахал рукой в воздухе, словно просил напомнить имя.

— Марина! — с отвращением вымолвила девушка.

— Да, да, Марина Долаберидзе. — Видно, фамилия девушки пришла ему на ум вот в эту секунду.

Меня он не назвал — наверное, просто не счел нужным.

Я с улыбкой киваю девушке. Она сидит в кресле, закинув ногу на ногу. В разрезе платья почти целиком видно ее бедро, красиво сужающееся у колена.

Я не хочу, чтобы она заметила, как я рассматриваю ее голое загорелое бедро, и быстро перевожу взгляд на Гоги.

Гоги прищелкнул пальцами, давая Марине знак, чтобы она налила коньяк.