Год дракона

Младший смотрел то на меня, то на Вовку, не понимая сути задумки. Мне стало жалко его, и я вклинился в беседу:

– Надо, чтобы тело было сильно изуродовано. Тогда сложно будет визуально доказать, что это не ты. А отчет мы можем состряпать какой угодно, лишь бы тетя Оля поверила в твою смерть.

– Значит… это будет подстава?

– А ты что подумал? – Вовка сдвинул брови.

Максик опустил глаза. Тем же вечером, когда мы добрались до домика в лесу, он под диктовку написал предсмертную записку неровным почерком.

– Экспертиза должна установить, что ты писал это под кайфом, чтобы не было подозрений, – пояснил Вовка.

– Я не хочу, чтобы мама считала меня наркоманом! – возмутился младший.

– Тогда звони ей и проси забрать заявление! – Вовка протянул ему сотовый, и Максик умолк, набычился обиженно, но принялся писать.

К его чести, задание он выполнил на пятерку: путаная речь, пляшущие строчки, пропущенные буквы. После этого Вовка велел ему свернуть листок и носить в кармане куртки, чтобы тот поистерся. А сам он пока занялся поиском подходящего трупа. Мы настроились на полицейскую волну и отслеживали сообщения, которые могли быть полезны нам. К счастью, ждать пришлось недолго: примерно через неделю полиция нашла несколько тел замерзших беспризорников.

– Собирайся! – Вовка кивнул мне. – Глянем на этих пацанов.

Максика мы оставили дома, чтобы он, как выражался Вовка, лишний раз не отсвечивал. Дело в том, что наших фотографий у тети Оли не было, она ограничилась только словесным описанием, но Вовка подозревал, что наши изображения полицейские могли запросить у пограничников. Правда, я сомневался, что изображения с видеокамер сохранились: все-таки прошло полгода. Поэтому подозрения старшего брата казались мне беспочвенными, ведь заграничные паспорта у нас были на другие фамилии. Другое дело – если в нашей с Вовкой компании окажется Максик, который был довольно похож на себя с фото на ориентировке. Впрочем, младший понимал, что наломал дров, поэтому и не просился с нами.

Когда мы добрались до города, уже стемнело, хотя было еще не поздно. Я помнил, как мне не нравилось в городской темноте, когда я был человеком. Я мало что видел, и это меня раздражало, но теперь темнота не являлась преградой для меня. Я научился зрением приглушать свет фар и обострять контуры слабоосвещенных или вообще не освещенных предметов. Наверное, именно поэтому мы с Вовкой оба заметили эту девушку. Она собиралась переходить дорогу по пешеходному переходу, но поскольку два фонаря на этом отрезке улицы не горели, девушка не решалась ступить на проезжую часть. Поэтому Вовка затормозил, предлагая ей перейти. Этот поступок был продиктован не только вежливостью водителя: и брат, и я хотели увидеть лицо девушки. Сейчас оно было скрыто от нас прядью длинных черных волос, которые ветер разметал в разные стороны.

Заметив, что машина пропускает ее, девушка убрала волосы от лица и двинулась по переходу. Я разочарованно выдохнул: не Шу. Хотя, не скрою, мы с братом оба решили, что это она – такая стройная, с горделивой осанкой, прямыми черными волосами. Вовка проводил девушку взглядом и, как мне показалось, с облегчением выдохнул. Правда, его взгляд задержался на незнакомке дольше положенного: он проследил за ней до тротуара, дождался, пока она смешается с пешеходами.

– Вов, поехали! – я тронул брата за руку, и мои слова тут же поддержал сигнал машины, что остановилась за нами.

Вовка тронулся, но я видел, что этот незначительный эпизод все еще крутится у него в голове. Чтобы как-то снизить градус, я произнес:

– Мне тоже показалось, что это Шу. Я еще так удивился…

– Да, королева была бы здесь некстати, – перебил меня брат и прибавил газу.

– А чего ты так занервничал? Даже если бы она и была тут – нам какое дело?

Вовка оставил мою реплику без ответа, только губы поджал. Я понял, что задел какую-то болезненную тему, и разум говорил мне, что стоит замолчать, но сердце подсказывало, что брат очень хочет поговорить.

– Скучаешь по ней? – после небольшой паузы спросил я.

– Не больше, чем ты.

– А мне кажется, что больше. Ты в эту девушку прям вперился взглядом, до самого тротуара вел. Знаешь почему? Потому что он тебе королеву напомнила.

Вовка с досадой поморщился.

– Пока мы в городе и связь хорошая, может, позвонишь Шу? – несмело предложил я.

– Зачем мне ей звонить? – в голосе брата послышалось раздражение.

– Потому что ты ей нравишься. Да и она тебе тоже, – я сделал многозначительную паузу и покосился на брата. Тот смотрел на дорогу, покусывая губы. – Вов, ты можешь разыгрывать небрежное равнодушие перед королевой, но не перед нами. Я же вижу, что вы подходите друг другу. Так, может, хватит сопротивляться судьбе и пора отдаться чувствам?

– Для нас обоих будет лучше держать свои чувства при себе, – ледяным тоном ответил Вовка.

– Господи, да оставь ты эту сериальную хрень! Бесит, понимаешь? Когда два человека любят друг друга, один почему-то берет на себя неоправданную смелость решать судьбу второго. «Я оставлю ее, чтобы она была счастлива». Это все ерунда и трусость.

Брат мрачнел с каждым моим словом, но я не мог остановиться. Меня вдруг захлестнула беспощадная волна сводничества, и мне казалось, что только от меня зависит, соединятся ли влюбленные сердца. А в том, что брат любил королеву, я уже не сомневался. Конечно, он всеми силами старался не выказывать своих чувств, и порой мне казалось, что я надумал себе эту тонкую красную нить, связующую королеву и моего брата. Но после ритуала с Максиком я окончательно убедился в правоте своих догадок. Конечно, я не видел, как Шу ведет себя с другими поданными, но внутреннее чуть подсказывало, что не так, как с Вовкой. Она то держалась чересчур холодно, то вдруг начинала говорить ласково и тихо; она то едко поддевала брата, то хвалила его – в общем, всячески провоцировала, чтобы он словом, жестом или мимикой выдал себя настоящего, выглянул из-под маски преданного воина, исполненного глубокого уважения. Иногда ей это удавалось, и Вовка слегка краснел или улыбался ее шуткам, или злился в ответ на ее раздражение. И в те моменты глаза королевы наполнялись светом, близким к тому, какой льется из глаз женщины, которая знает, что любима. Но то были лишь мгновения – как свет фар проезжающей машины, ударивший сквозь щель между шторами на окне.

Сейчас же брат практически сознался в своей любви к королеве, и я уже не мог повернуть назад, я гнул эту линию с намерением вправить Вовке мозги и соединить эту прекрасную, на мой взгляд, пару. Поэтому, не обращая внимания на все растущее недовольство брата, я продолжил свою тираду:

– Не думай, что можешь читать других, как открытую книгу. Ты даже не представляешь, что творится в душе королевы. Тебе кажется, что, отступаясь, ты делаешь ей одолжение, а на самом деле ты причиняешь невыносимую боль.

– Ты не знаешь ситуации…

– Не важно, какая ситуация. Все что ты скажешь – про безопасность, про разное происхождение, про что-то еще – это лишь отговорки, удобный предлог, чтобы сдать назад и при этом не выглядеть в собственных глазах трусом. А за любовь, Вова, надо бороться. Наши любимые – это единственное, ради чего вообще стоит сражаться. Понимаешь, не золото, не власть и не слава, а родные люди.

– Я тоже сперва думал, что смогу победить систему, – горько усмехнулся Вовка. – Но очень скоро понял, что для победы мне придется пожертвовать слишком многим: моими братьями, моими друзьями и, возможно, даже любимой женщиной.

– Мне кажется, ты драматизируешь. Вы с Шу просто созданы друг для друга.

– В этом и кроется наша трагедия. Мы две половинки, которым природой предназначено соединиться, но этот союз принесет множество страданий другим драконам. Поэтому мы решили держаться друг от друга подальше. По крайней мере, пока ситуация не изменится.

– Ты сейчас сам себе противоречишь! – этот разговор настолько взбудоражил меня, что я повернулся к брату и говорил, эмоционально жестикулируя. – Если вы две половинки и вам суждено соединиться, то в чем дело? Почему ты идешь против своей природы?