Год Иова

— Потрясающе! — восклицает Сьюзан. — Ты был великолепен.

Он качает головой и грустно смеётся.

— Спасибо на добром слове. Я играл ничуть не лучше других. Такова вся моя жизнь. Ну ничего. Из меня выйдет неплохой пекарь.

— Ерунда. Ты сыграл очень живо. Я поверила в каждое твоё слово и в каждый твой жест.

Она задумчиво на него смотрит.

— Ты был совершенно не похож на себя. Как тебе это удалось? Быть таким холодным, высокомерным?

Он играет бровями.

— Должно быть, это моё настоящее лицо.

Она возмущённо фыркает и кидает в него подушку. Он ловит её.

— Как на счёт бренди на сон грядущий?

— А можно мне горячего шоколада?

Он смеётся.

— Радость моя.

Он вспоминает, как впервые готовил его на кухне. На этой кухне. Для неё. У матери горячий шоколад всегда получался недостаточно сладким. Он всегда добавлял больше сахара и опускал в чашку алтей. «Гедонизм», — заявляла Элис Джуит. Без шуток. Однако она никогда не останавливала его, если он брался готовить. Если готовили другие, она могла отдохнуть. Она не любила готовить, и это никогда не выходило у неё хорошо. Джуит говорит: — Но у меня нет алтея.

— Вот чёрт, — отвечает Сьюзан. — Что ж, — она слезает с кровати и идёт включать новости, — смиримся с этой маленькой неприятностью.

Он достаёт с полки коробку какао, вынимает из холодильника красно-белый пакет молока, наливает молоко в глубокую алюминиевую тарелку, которую помнит с детства. Из кухни он слышит голос Президента. Он льётся проникновенной траурной музыкой, голос самодовольного актёра, который играет новую роль. Джуит слышит злобное скандирование молодёжи, осаждающей перехваченные цепями ворота американского посольства в Тегеране. На плите возникает кольцо голубого пламени. Он ставит на слабый огонь кастрюлю с молоком и насыпает шоколадный порошок в кружки.

Он наливает себе бренди. И беспокоится. Увы, на экране он в точности соответствовал отзыву, который услышал от Сьюзан. Он помешивает молоко, хмурится, вспоминает взволнованный отзыв в утреннем номере «Таймс». «Для сериала, который до этого отличался лишь беззастенчивой вульгарностью, его игра пугающе интеллектуальна и тонко прочувствована». Его работу охарактеризовали так, словно он не имеет никакого отношения к «Тимберлендз». А он никогда и не думал иметь к ним какое-то отношение. Он пытался играть так же грубо, как и остальные актёры. Но у него так не получилось. Увы, это может положить конец его съёмкам в «Тимберлендз», а ведь тогда затея с пекарней окажется далеко за пределами осуществимого.

Над поверхностью молока занимается пар. Судьба продолжает шутить с ним — раньше он никогда не играл достаточно хорошо, чтобы выделяться. Теперь, когда посредственность — единственное, что от него требуют, он выделяется. Но это не смешно. По краям молока появляются пузырьки. Он снимает кастрюлю с огня и выключает горелку. Он наливает молоко в одну из кружек, размешивает шоколадный порошок. И слышит голоса. Голоса живые, это уже не телевизор. На крыльце слышатся шаги. Сдвинув брови, он ставит кастрюлю на плиту и выходит в коридор.

— К нам кто-то идёт, — говорит Сьюзан.

— Слышу, — говорит Джуит. — Кто бы это мог быть?

Разумеется, это Молодой Джо Пфеффер, Питер-Пол и девочка, похожая на Фрэнсис Ласк. Вечер похолодал, поэтому они пришли в куртках. Щёки Питера-Пола раскраснелись, как у младенца с рождественской открытки. У девочки и тщедушного Джо покраснели носы.

— Вы были великолепны, — смущённо усмехается Молодой Джо.

В руках у него большая круглая коробка.

— Великолепны, — с такой же смущённой усмешкой вторят ему ребята.

— Мы придумали, как отметить, — говорит Молодой Джо.

— Мы принесли вам торт, — говорит девочка.

Питер-Пол поднимает тяжёлую зелёную бутылку. Тусклый свет крылечного фонаря заиграл на ней огоньком. — И шампанское, — говорит он.

Джуит, наконец-то, приходит в себя от удивления. — Проходите, — говорит он.

Он обеспокоен, тем как к гостям отнесётся Сьюзан. Следом за ним гуськом они входят в гостиную, не видавшую вечеринок уже многие годы. Он зовёт Сьюзан:

— Это Пфефферы. Из пекарни. Они в праздничном настроении. Составишь ли ты нам компанию?

Он принимает из рук Джо Пфеффера круглую коробку, в которой находится торт. Отодвигает ногой обёрнутый фольгою горшочек с цветком, только что принесённый Элизабет Фэйрчайлд, и ставит коробку на чайный столик. К своему удивлению, он слышит из коридора приближающиеся шаги Сьюзан. Клак-клак. Клак-клак. Она появляется в прямоугольном дверном проёме. Позади неё открыты застеклённые двери в столовую, где стоит ткацкий станок. Она улыбается. В толстых стёклах её очков появляются отблески лампы, и её лицо становится похожей на фонарь из тыквы для Дня Всех Святых. — Привет!

В её голосе чувствуется приобретённый в Нью-Йорке шарм знаменитости. И каждый гость чувствует, что она обращает своё тёплое приветствие к нему лично. Он восхищается ей.

— Так приятно, что вы пришли. Не правда ли, серия была превосходна?

— Просто превосходна, — говорят они хором, снимая куртки.

— У нас есть торт, — говорит Джуит. — И шампанское.

Он подходит к ней и целует её в щёку.

— Я сейчас принесу бокалы, блюдца и ложки.

— А можно я открою шампанское? — говорит Питер-Пол.

— Можно, но только на крыльце, — говорит ему Молодой Джо. — Чтобы пробка не попала никому в глаз.

Вся посуда была из разных сервизов. Он достаёт несколько блюдец с обколовшимися краями и несколько бокалов, усыпанных крошками тёртого сыра. (Что, интересно, Сьюзан делала с этими винными бокалами?) Джуит чувствует, как со сторону входной двери в дом врывается поток холодного воздуха. С улицы донёсся громкий хлопок, и все засмеялись от удивления. Он достаёт нож и вилки и, прижимая всё это к своей груди, возвращается в гостиную комнату. Не успел он войти, как услышал восторженный возглас Сьюзан.

— Оливер, иди посмотри!

Он выходит из столовой. Она стоит рядом с Питером-Полом, который так прижимает к себе бутылку, словно кто-то хочет её отнять, и лучезарно улыбается Джуиту, как будто это — её седьмой день рождения. Она довольна и сияет от радости. Она указывает на торт.

— Погляди, что испекли эти милые люди. Правда, славно?

Нагруженный стопкой фарфора, стекла и столового серебра, он подходит и смотрит. Круглый обильно украшенный торт, двадцати сантиметров высотой. Края обрамлены соснами, верхушки которых покрыты инеем. У подножья заснеженных гор среди возвышающихся сосен стоит особняк из «Тимберлендз». Надпись над ним гласит «Нашему любимому тимберлендцу». А внизу выведено «Сломайте ногу!» Он не видит выражения своего лица, но, кажется, оно их разочаровывает.