Год, когда я стала Изабеллой Андерс

— Ты это заметила?

— Иза, все, кто когда-либо пересекался с тобой, знают, что между тобой и твоей матерью существует напряженность.

— Напряжение исходит от нее, — уточняю я. — Я стараюсь быть милой, но она ведет себя так, словно я какая-то мерзкая рептилия или что-то в этом роде.

Она кладет сигарету между губами, и дым кружит воздух, когда она снова ошеломленно смотрит на шоссе.

— У меня есть теория, что, возможно, причина, по которой она всегда обращалась с тобой как с дерьмом, заключается в том, что ты напоминаешь ей о дерьмовом времени в ее жизни… может быть, о чем-то плохом, что твой отец сделал с ней, что привело к твоему рождению.

Требуется секунда или две, чтобы понять, на что она намекает.

— Подожди… ты думаешь… — я качаю головой. — Нет, это невозможно. У моего отца не было романа… он не сделал бы этого с моей мамой. Поверь мне. Он делает все, что она говорит, иногда даже слишком.

Ее брови выгибаются.

— Он бы не стал, да? Ладно, думаю, моя теория ошибочна.

Я качаю головой, но внутри у меня крутятся механизмы. Все то время, когда мама смотрела на меня с таким презрением, а иногда и с ревностью… всё начинает обретать смысл.

— Я знаю, что это не то, что ты хочешь услышать, — говорит она, затем бормочет, — хотя, я не знаю почему. Твоя мама — стерва. — Она откашливается. — Но ты должна признать, что в этом есть смысл.

Я опускаю голову на руки.

— Все это не имеет смысла. Откуда ты вообще взяла эту теорию? Ты только что вытащила ее из своей задницы или она основана на какой-то правдивой информации?

— До меня дошли слухи, — говорит она. — Или, ну, я однажды подслушала, как мама с папой сплетничали о твоей семье, и мама сказала что-то о другой женщине, и как хорошо, что твой папа не оставил тебя с ней.

Широко раскрыв глаза, я поднимаю голову и смотрю на нее.

— Как давно это было?

Она пожимает плечами и тушит сигарету в куче грязи.

— Я не знаю. Несколько лет назад.

— Почему ты никогда ничего мне не говорила?

— Иза, это самый долгий разговор между нами. Обычно на встречах ваша семья останавливается в отеле и проводит много времени, сидя в углу с задранными носами, как кучка снобов.

— Моя мама заставляет меня это делать, — осознаю то, что я говорю это как бык, бросающийся на красную тряпку. — Подожди. Я вообще должна называть ее мамой? — Встаю на ноги и расхаживаю перед Индиго, полностью включив режим безумной паники. — Или мне следует называть ее Линн? О Боже, я только что поняла, что второе имя моей сестры — это имя моей мамы, но меня так никто не назвал. Это должно быть правда. — Я снова приседаю, и мои ноги превращаются в желе. — Я даже не знаю, кто моя мама.

— Эй, успокойся. — Она подбегает ко мне, чтобы перехватить мой взгляд. — Моя теория — всего лишь теория. И, наверное, ты должна знать, что у меня была теория, что дедушка перевоплотился в Бисти. — Она улыбается, когда я удивленно моргаю. Вау. Похоже, она такая же сумасшедшая, как… я. — Что? У них одинаковые глаза, ясно? И признай, что было бы довольно круто, если бы реинкарнация существовала.

— Но это не значит, что старый кот — это дедушка, — возражаю я. — Но я понимаю, о чем ты. Мне нужно получить кое-какие ответы, пока у меня не случился нервный срыв.

— Или ты можешь просто все отпустить и использовать это как возможность, — предлагает она с улыбкой.

— Возможность для чего?

— Чтобы совершить путешествие для самопознания.

— Но я и так знаю, кто я.

Она осматривает мой наряд, приподняв брови.

— Не уверена, что могу согласиться с тобой.

Я оттягиваю нижний край толстовки.

— То, что я одеваюсь немного по-другому, не означает, что я не знаю, кто я.

— Хорошо, тогда скажи мне. Какая самая захватывающая вещь, которую ты когда-либо делала?

— Не знаю. — Я пытаюсь что-то придумать, и мне чертовски грустно, что ничего не выходит. — Однажды я участвовала в конкурсе комиксов. Это было действительно круто.

— Я не говорю о том, чтобы делать что-то классное. Я говорю о вещах захватывающих. Как кричать во всю-мощь своих легких на концерте — вот, что захватывающе. Танцевать в комнате полной людей, будто никто не смотрит — это захватывающе. Или спонтанно отправиться в путешествие в никуда без каких-либо планов, кроме как вести машину. — Она улыбается, и в ее глазах появляется отсутствующий взгляд. — Или, когда тебя целует под дождем совершенно незнакомый человек, которому ты больше не собираешься звонить. — Она смотрит на меня, ухмыляясь. — Это я планирую сделать, пока мы будем в этом маленьком путешествии.

— Откуда ты знаешь, что это захватывающе, если ты еще не сделала этого? — Спрашиваю я, поджимая под себя ноги.

— О, Иза, сам факт, что ты спрашиваешь об этом, означает, что ты не испытала достаточно в своей жизни. Вся жизнь состоит из эмоций, хороших и плохих. — Она встает на ноги, дергая меня за собой. — Держись меня, и я обещаю, что все изменится.

Я почти открываю рот, чтобы сказать ей, что не хочу меняться, но потом вспоминаю ее теорию, и аргумент бабушки и папы громко звучит в моей голове. Что, если Индиго права? Что, если вся моя жизнь была ложью? Что, если причина, по которой моя мать — Линн — всегда любила Ханну больше, заключается в том, что Ханна — ее дочь, а я нет?

— Ладно, я могу попытаться сделать что-то интересное, но как насчет теории? — Спрашиваю я, когда мы пересекаем парковку.

— А что с ней?

— Как мы узнаем, правда ли это?

Она берет меня под руку.

— Мы проведем небольшое расследование. Но если оно не удастся, мы подождем, пока бабушка Стефи хорошенько напьется, а потом заставим ее рассказать правду. — Она хитро улыбается. — Ты же знаешь, что она болтлива, когда слишком пьяна. Кроме того, люди, как правило, немного сходят с ума, когда находятся в отпуске, особенно за границей.

— Бабушка Стефи уже немного сумасшедшая, — говорю я с легким смешком, но улыбаться больно. Больно думать.

Она хихикает.

— Да, так что просто подумай, что с ней будет, пока мы будем прохлаждаться в Лондоне или Париже. После нескольких бокалов вина и небольшого давления с нашей стороны, мы должны быть в состоянии вытянуть из нее правду. — Она похлопывает меня по руке. — Мы докопаемся до сути. Я обещаю. И покажу тебе, как испытать настоящие эмоции.

Я киваю, молча поклявшись следовать плану. Но внутри я в ужасе. Потому что вдруг это правда? Что, если я даже не знаю, кто моя собственная мать?

Глава 4

Неделю спустя я прохлаждаюсь на балконе очень красивого гостиничного номера, глядя на сверкающие огни Эйфелевой башни. При этом вполуха слушаю, как Индиго обдумывает наш план, как вытянуть правду из бабушки Стефи, которая сидит внизу в баре и выпивает.

С тех пор, как я обнаружила, что, возможно, не знаю, кто моя настоящая мама, мой разум застрял между реальностью и Страной Грез, где он создает всевозможные сценарии того, куда все это пойдет, где я окажусь, если узнаю, что жила во лжи. Я постоянно прокручиваю в голове все случаи, когда мои родители вели себя странно рядом со мной, в том числе, когда мой отец даже не обнял меня на прощание, прежде чем уйти от бабушки Стефи.