Год, когда я стала Изабеллой Андерс

— Повеселись, ладно? — сказал он, направляясь к входной двери, чтобы уйти. — И береги себя.

Я выдавила из себя натянутую улыбку.

— Ладно.

Он неловко похлопал меня по руке и выскочил из квартиры, даже не попрощавшись ни с бабушкой, ни с Индиго.

— Все будет хорошо, — сказала бабушка с напряженной улыбкой. Потом она хлопнула в ладоши и заставила себя улыбнуться по-настоящему. — Ладно, вы двое. Давайте заканчивать паковать вещи. Мы уезжаем рано утром в понедельник.

И на этом все закончилось. Последние семь дней были заполнены упаковкой вещей, поездкой в аэропорт на автобусе, полном пожилых людей, двенадцатичасовым рейсом в Париж и поездкой в отель. Мы здесь уже больше суток, но потратили уйму времени на то, чтобы выспаться. Зато после того, как я проспала большую часть дня, чувствую себя очень бодрой, хоть за окном и наступила ночь.

— Я подумала, что сегодня, возможно, лучшая ночь, чтобы привести наш план в действие. — Индиго балансирует пепельницей на животе, затем закидывает ноги на перила и затягивается сигаретой. — Я знаю, что мы только что приехали и все такое, но не думаю, что нам стоит терять время. Ты и так уже слишком перенервничала.

— Я не нервничаю… просто задумалась. — Я пытаюсь сосредоточиться на ней и разговоре. — И о каком же плане идет речь? Сделать что-то захватывающее? Или напоить бабушку? — Я обмахиваю ладонью лицо, чтобы остыть.

В Саннивейле июньские температуры обычно колеблются от двадцати пяти до двадцати семи градусов в самый жаркий день, а ночью опускаются до четырёх. Здесь сейчас восемь часов утра, и кажется, что на улице уже около тридцати двух градусов.

— Мы не будем ее спаивать. Мы подождем, пока она сама напьется. И нам, возможно, не придется ждать так долго. — Она стучит сигаретой по пепельнице. — Ты видела все эти мини-бутылки, которые она выпила в самолете?

Я хихикаю.

— Да, я знаю. Не могу поверить, что она играла в алкогольную игру со своими друзьями.

— По-моему, это так круто. Надеюсь, я буду такой же крутой, когда состарюсь. — Она опускает ноги на пол, наклоняется вперед в кресле и кладет руки на перила балкона, глядя через край на тротуар внизу. — Я говорила о твоем путешествии к самопознанию. — Она замолкает, о чем-то размышляя и попыхивая сигаретой. — Думаю, нам стоит начать сегодня вечером, но не слишком сходить с ума. — Кажется, она говорит больше сама с собой, чем со мной. — Мы должны облегчить тебе задачу.

— Знаю, что я не самый смелый человек на свете, — говорю я, — но я смогу сделать что-нибудь захватывающее. Ты не должна быть ко мне снисходительна.

Она бросает на меня косой взгляд.

— Осторожнее, Иза. Давать мне такую свободу действий может оказаться опасным.

Я закатываю глаза.

— Это просто вечеринка. Что тут такого?

— Я говорю не просто о вечеринках, я говорю о полном отрыве. Обо всем. — Она смотрит на меня сверху вниз, словно пытается заставить взять свои слова обратно. Я не ломаюсь. Не поддаюсь. Я потратила слишком много своей жизни, делая это, что я болезненно осознала за последнюю неделю. Медленная улыбка кривит ее губы. — Хорошо, тогда давай сделаем это. — Она вскакивает на ноги, возвращается в комнату и начинает рыться в чемодане.

— Что ты делаешь? — Спрашиваю я, входя за ней в комнату.

— Ищу для тебя наряд, достойный клуба, — говорит она, разбирая свои платья, рубашки и шорты.

Я начинаю нервничать, когда она поднимает обтягивающее красное платье, которое, похоже, едва прикроет мою задницу.

— Ни хрена себе. — Я отрицательно качаю головой. — Я не смогу это надеть.

Она хмурится.

— Почему нет?

— Ну, для начала… — я ломаю голову, ища причину, кроме той, что буду чувствовать себя идиоткой. — Я не побрила ноги.

Она щелкает запястьем, жестом предлагая мне двигаться дальше.

— Тогда поторопись и сделай это.

Я нервно ковыряю ногти.

— Я, гм, не захватила с собой бритву.

Она смотрит на меня в замешательстве и вдруг расслабляется.

— О, я понимаю. Ты никогда не делала ничего подобного раньше, не так ли?

Скрещиваю руки на груди, чувствуя нелепую неловкость.

— Что именно?

— Не брилась. Не красилась, — она протягивает мне красное платье. — Одевайся.

— Я никогда по-настоящему не заботилась о своей внешности и никогда не увлекалась девчачьими штучками. — Я замолкаю, чувствуя себя ненормальной. — И знаешь, довольно трудно просить мою маму Линн показать мне, как наносить макияж и все такое прочее, когда я знаю, что она, вероятно, просто посмеется надо мной и скажет, как нелепо, что я думаю, что это поможет моей внешности.

Как в тот единственный раз, когда я попросила ее купить мне платье. Мне было двенадцать, и у нас намечались танцы в седьмом классе. Я решила принарядиться, так как слышала, что большинство девушек так и делают.

Линн рассмеялась, когда я спросила.

— Не говори глупостей. Ты будешь ужасно выглядеть в платье, — сказала она.

Я с трудом сдерживала слезы.

— Думаю, мне следует попытаться принарядиться. Я имею в виду, все остальные в моем классе так и сделают.

Она повернулась ко мне с мертвенно-серьезным выражением лица.

— Изабелла, я собираюсь сказать тебе кое-что, что тебе не понравится. — Она заколебалась, словно раздумывая отступить. — Ты слишком неуклюжа и невзрачна, чтобы наряжаться. Тебе следует просто придерживаться свободных джинс и толстовок. Они лучше подходят твоему типу телосложения.

Когда я об этом вспоминаю, то невольно задаюсь вопросом, было ли это отправной точкой для моей одержимости широкими джинсами и толстовками. Конечно, я носила их и раньше, но не потому, что чувствовала необходимость. Я просто не знала, как подобрать одежду. Кроме того, их было удобно носить, когда я играла в баскетбол.

После того, как Линн сказала мне это, я почувствовала, что должна одеваться в мешковатую одежду, как будто я была недостаточно хороша, чтобы одеваться красиво.

Что, если это и есть настоящая причина, по которой я много чего делаю? Что, если моя общая странность была создана из-за того, что Линн сказала мне. Например, когда она сказала, что никто не хочет со мной дружить, потому что я слишком странная. Что, если я перестала пытаться завести друзей, потому что поверила, что никто не захочет познакомиться с такой, как я?

Жалость на мгновение вспыхивает в глазах Индиго, но взгляд быстро исчезает, когда решимость заполняет ее лицо. Она пересекает комнату, открывает мини-холодильник и берет бутылку вина. С помощью открывашки она вынимает пробку и делает большой глоток прямо из бутылки.

Боже, если бы Линн была здесь, у нее случился бы припадок из-за отсутствия манер, которое Индиго показывает прямо сейчас.

Когда я колеблюсь, Индиго говорит:

— Нам не нужно быть крутыми.

— Я колеблюсь не поэтому. — Вздохнув, я хватаю бутылку, делаю глоток и возвращаю ей вино.