Года любви и дни печали

Возвращаясь в прожитые годы

Три птицы

Три птицы увидел я В небе пустом. Ворону, летевшую вкось. Орла над высоким Весенним гнездом. Сороку, схватившую кость. Ворона летела, не зная куда, В расчете на птичье «авось». Сорока, вкусившая радость труда, Собаке оставила кость. Орел, воспаривший Над холодом скал, Высматривал сверху обед. И в эти минуты он тоже не знал, А будет обед или нет. И каждая птица была занята. У каждой был свой интерес. … Ворону сбил ястреб Над сенью куста, Упавший на жертву с небес. Сорока добычу оставила псу, Едва не лишившись крыла. И сгинул орел, Улетевший в грозу. И тело река приняла. Три птицы увидел я В небе пустом: Синицу, грача, пустельгу. А что с теми птицами Стало потом, Я вам рассказать не могу.

Разговор с морем

Которые сутки все море штормит. Неужто на шторм не истрачен лимит? Но катятся волны с утра до утра. А все говорят, что природа мудра. Вон сколько впустую затрачено сил… Как будто бы кто-то об этом просил. Капризный, неистовый, злой водоем. Мне жалко всю живность, живущую в нем. Наверно, у крабов от шума мигрень. Я морю кричу: «Неужели не лень Тебе эти тонны бросать день-деньской? Неужто тебе неприятен покой?» И море вступило со мной в разговор: «Я мщу за молчание мертвых озер. За горькую тишь изведенных лесов. За память притихших речных голосов. Хочу, чтоб вам души омыла волна. Чтоб помнили люди — Природа сильна…»

* * *

Ане

Наступил наш юбилейный год… Мы его отпразднуем однажды В день, когда последний снег сойдет И пробьется к свету первый ландыш. Юбилей – заветное число. Грусть и радость на одной странице. Грустно потому, что все прошло. Радостно, поскольку все продлится. Но велик любви моей запас. И судьба не обойдет нас чашей. Все былое – остается в нас. Все проходит, – заново начавшись.

* * *

Андрею Вознесенскому

Изба смотрела на закат, Дыша озерной сыростью. Здесь жил великий мой собрат. Волшебник Божьей милостью. Он околдовывал зарю, Купавшуюся в озере. Он ей шептал: «Я повторю Твое виденье в образе…» Но чьим-то именем томим, Не помнил об обещанном. Заря, обманутая им, Бледнела, словно женщина. И погружался мир во тьму. И сквозь его видения Являлась женщина ему. А, может, только тень ее. Не говорила, не звала, Лишь грустно улыбалась. Наверно, Музою была И потому являлась.

* * *

Уходят безвозвратно ветераны — Бывалые рубаки и бойцы… Уходят в нашу память, На экраны. На горькие газетные столбцы. Мы скорбно провожаем их в дорогу. И говорим последние слова. И верим, не лукавя перед Богом, Что юность их по-прежнему жива. Она летит в космические дали И на земле выращивает хлеб… На их мундирах светятся медали Такие же, как у идущих вслед.

* * *

Олегу Комову

Из всех открытий всего дороже Открытье друга, его души. И мы с тобой, словно два прохожих, Почти всю жизнь к этой встрече шли. И наша дружба, как древний город, Что прячет в недрах своих земля. Я открываю твои просторы Добра и света… Поздравь меня. Я открываю твои печали, Твои восторги в самом себе, Чтоб две души, две судьбы звучали, Как два цветка на одном стебле. И если нас доконает служба, Иссушит боль иль собьет вина, — Нам будет донором наша дружба, А группа крови у нас одна.

* * *

Я во сне не летаю, А падаю вниз. Для полетов, как видно, Года мои вышли… Вот гора надо мной, Словно черный карниз, У покатой, Окрашенной в синее крыши. Я боюсь высоты. Наяву. И во сне… И когда я лечу В бесконечную пропасть, Обрывается сон. И приходят ко мне Ожидание чуда. И смутная робость. Начинается день, Забывается сон. Но лишь встречу тебя — Та же н'a сердце робость. Улыбаешься ты. Я как будто спасен. Хоть опять я лечу В бесконечную пропасть.

Ода плову

Когда в узбекском доме праздник… (Там праздник, если гость пришел…) Вас поразит многообразьем И щедростью просторный стол. Похож на южные базары, Тот стол соблазн в себе таит. Да будь ты немощным и старым, Проснется волчий аппетит. Узбекский стол… В такую пору, Когда в Москве трещит мороз, Он зелени и фруктов гору Нам в лучшем виде преподнес. Ни прозой мне и ни стихами Не описать узбекский стол… Вот разговоры затихают И вносят плов. Как на престол Его хозяин водружает Среди закусок и вина. И плов весь стол преображает. И как ни сыт ты – бьет слюна. Сияет стол, сияют лица. Вкушай и доброту твори. А в пиалушках чай дымится, Зеленый, как глаза твои. Но тостов нет. Таков обычай. Им после плова не звенеть… «Дай сигарету…» «Нет ли спичек…» И все. И можно умереть. Ташкент

* * *

Я разных людей встречал — Лукавых, смешных и добрых. Крутых, как девятый вал, И вспыльчивых, словно порох. Одни, как хитрая речь. Другие открыты настежь. О, сколько же было встреч И с бедами, и со счастьем. То н'aдолго, то на миг. Все в сердце моем осталось… Одни – это целый мир. Другие – такая малость. Пусть встречи порой напасть. Со всеми хочу встречаться. Чтоб вдруг до одних не пасть, А до других подняться.

* * *

Бывает, что мы речи произносим У гроба по написанной шпаргалке. О, если б мертвый видел, как мы жалки, Когда в кармане скорбь свою приносим. И так же радость делим иногда, Не отрывая взгляда от страницы… Еще бы научиться нам стыдиться, Да жаль, что нет шпаргалки для стыда.

* * *

На берегу Тверцы Безлюдно и печально. А по траве, замерзшей Белой вязью, Зима сообщила нам печатно, Что скоро к нам пожалует На праздник. Все дачники поуезжали в город. И увезли с собою детский смех. Разбитому скворечнику за ворот То дождь летит, То тихий ранний снег. Лес полон тишины и желтых листьев. Покинули природу птичьи стаи. Колонный зал остался без артистов. Душа моя без музыки осталась.

* * *

Однажды я возьму рюкзак на плечи И побреду – без цели и дорог — В тот мир, где сосны вновь меня излечат От всяких напридуманных хвороб. В тот мир, где ввечеру роса дымится И птичьи песни прячутся в листве. Где маки, как нежданные зарницы, Утрами загораются в траве. Где прямо в сердце падает роса мне С тяжелых сосен, радостных берез… Где овцами лежат крутые камни И пруд зеленой тишиной зарос. И знаю я – Природа мне поможет Здесь разобраться в тайнах бытия: И в том, что сердце вновь мое тревожит, И в том, к чему стал равнодушен я.