Голимые рассказы
Шрифт:
– Я всё равно вырву его из тебя!
– Посмотрим, – усмехнулся юноша, – тебе придётся как следует покопаться в дерьме, чтобы его достать!..
– Я умру без тебя! – рыдала Брунгильда, заливая потоками слёз искусанные и обветренные губы Бальтазара.
– А я умру с тобой, дорогая! – почти захлёбываясь от заливающих его слёз, еле слышно шептал он сквозь стиснутые зубы, и эхо от его слов сотрясало каменные своды подземелья…
Чувствуя свой последний час, чудище закричало страшным голосом Филиппа Киркорова:
– Ах ты ж растудыть твою коленную чашечку, – и, немного подумав,
Чело старика избороздили седины…
Невзирая на свои девяносто четыре года, барон Сизая Борода был полон подлости и коварства, как молодой…
На вид ему можно было дать лет шестьдесят, но в душе он ощущал себя семнадцатилетним. Женщины, с которыми он периодически занимался продажной любовью, давали ему и того меньше…
Злющий дворецкий, которого барон сильно побаивался, не разрешал ему курить в покоях и в любую погоду выгонял во внутренний дворик замка. Кряхтя от застарелых болячек и матерясь на всех знакомых и незнакомых языках, барон надевал домашние доспехи и, опираясь на лезвие меча, шёл покурить и заодно опростаться…
– А вас, барон, прошу не совать своё свиное рыло в наш вегетарианский монастырь! – бормотала Брунгильда, обречённо показывая барону как расстёгивать застёжку на бюстгальтере, чтобы тот случайно не порвал её своими корявыми лапами…
– Я вас ни капли не люблю! Тем более, вы ничего не понимаете в Кама сутре! – рыдала девушка в его морщинистых объятьях…
– Разве для того, что я прошу, – мерзко ухмылялся старый барон, стягивая панталоны и опуская вставную челюсть в кубок с водой, – требуется ваша любовь?
Каждый раз, вспоминая о своих любовных победах, ему становилась грустно. Чтобы развеселиться, он вспоминал о своих любовных поражениях…
– Будь что будет! – решила она и выложила всё, что у неё внутри, на мирно посапывающего рядом барона…
– Ничего не понимаю, – вскричал барон громовым голосом. – Скажи, женщина, на простом русском языке, чего ты ещё хочешь от меня, ненасытная?!
– Мамой клянусь! – воскликнул барон, но в грудь кулаком бить не стал, чтобы случайно не раздробить камень за пазухой…
– Всё, что у меня теперь есть, это ты! – ответил утром обессиленный барон на просьбу Брунгильды купить ей новые бриллианты взамен вышедших из моды…
Мысль о деньгах сверлила мозг и не давала сосредоточиться на чём-то банальном…
– До сих пор я любила только домашних животных и клубничное мороженое, – потупив взор, проговорила Брунгильда.
– А меня?! – вскричал в отчаянии Бальтазар.
– Ну, я не знаю… Нам с тобой надо съесть ещё не один пуд соли.
– Надо так надо, – обречённо пробормотал юноша, зачерпнул столовой ложкой из солонки и сунул ей в рот…
Её волосы пахли душистым мылом, а прокладки были настолько чистыми и белоснежными, что он в волнении зарылся в них лицом…
Трепещущая красавица лежала, широко раскинув ноги – одну направо, другую налево…
В
темноте не было видно ничего, кроме запаха пота и прерывистого дыхания любовников…В нужнике пахло Бальтазаром. Принесённый вчера рулончик туалетной бумаги куда-то бесследно исчез.
– А он такой же, как и все! – недовольно подумала Брунгильда, закрываясь на щеколду. – Только вчера говорил такие светлые и возвышенные слова, а рулончик всё-равно спёр…
Крыша замка поехала в разные стороны, стены рассыпались, но нетронутым осталось только то, что не поддавалось колдовским чарам: винный погреб и опочивальня, в которой находились Брунгильда с Бальтазаром, да ещё старый барон, притаившийся за портьерой с кинокамерой…
Лишь к утру, до конца испытав глубину и сладость любовных утех, Брунгильда поняла, что больше всего на свете любит родину…
Бальтазар ещё не понимал, что в его жизнь вторглось что-то новое. И это новое – беременность Брунгильды. Всё это ему предстоит пережить самому, да и не мешало бы до конца разобраться, кто отец будущего ребёнка…
Он снова сжал в руках лезвие меча и впервые за долгое время вытащил из-за щеки скрываемый там магический кристалл. И по привычке покраснел…
Два коня медленно исчезало в лучах заката. Один из них был Бальтазар, другой – Брунгильда, и оба счастливо ржали…
ДВОРОВЫЕ ВЫБОРЫ
Собралась как-то дворовая живность за будкой Барбоса подальше от хозяев и давай обсуждать ситуацию в округе. Мол, всё пришло в упадок, и хозяева уже не те, что прежде, и публика за плетнём обнаглела по полной программе, чего раньше никогда не было, и вообще всё в мире идёт наперекосяк. Нужно, братцы, принимать кардинальные меры, то есть брать бразды правления в свои руки, а Хозяина с Хозяйкой отправить на покой. Пускай у себя в доме командуют и во двор не высовываются – а тут отныне будут совсем иные порядки, принятые демократическим большинством. То есть нами, дворовой живностью. Чем мы хуже хозяев?
– Надоело тоталитарное правление! – брызжет слюной Петух. – Гнать их, негодяев, отсюда! Пускай в избе сидят и носа наружу не высовывают! Выборы нам нужны! Изберём либеральным путём дворового президента, который даст каждому всё, что тот захочет: свинье полное корыто отрубей, корове полную лужайку травы, курам – по петуху, петуху – по курице, и так далее.
– А мне-то как? – подал голос Барбос. – Я всегда был гарантом дисциплины и правопорядка во дворе! Помню старые добрые времена, когда никто пикнуть не смел, потому что боялся моих зубов, а теперь осмелели. Да и хозяева тогда решительней нынешних были. Хоть все и боялись тогда друг друга, зато у каждого в корыте что-то было. Вернуть добрые старые времена – и точка…
Но его сразу же Поросёнок перебил:
– Я за справедливость! За то, чтобы нашего брата не резали и обеспечили нам спокойную и счастливую старость! Тогда и в корыте что-то будет, и обиженных станет меньше! Была б моя воля, я бы… – Тут поросёнок задумался, потому что пока не придумал, что бы он сделал, дай ему волю.
– Вот и хорошо, что вы меня понимаете! – обрадовался Петух. – Будем проводить самые честные в истории нашего двора выборы. У вас уже, вижу, и предвыборные программы готовы. Ну, кто ещё хочет в президенты?