Голод

Казалось, мне дали под диафрагму. Содержимое желудка поднялось до самого горла – мне показалось, что меня сейчас вырвет. Заметила ли Бриккен? Узнает ли об этом Бу в своем Лулео и что он скажет? Передо мной встала картина – он стоит на площади в плотном кольце людей, и все показывают ему средний палец.

– Твоя мама спала с твоим дедушкой! – говорили они. – Тьфу, какая мерзость!

Что-то скреблось под блузкой. Материнское сердце, хотя и разбитое. Что теперь будет? Что будет со мной? Мне придется уехать? Что обо мне скажут?

Вырвашись, я поспешила вверх по лестнице. Тяжелые шаги, слезы на глазах. От моих мыслей несло затхлостью, как от застоялой воды. Я плюхнулась на жесткий шаткий пуфик у двери спальни и закрыла голову руками. Когда незримый волкодав улегся у моих ног, я одними глазами подала ему сигнал.

Натягивай лук.

Снять деревянную ступеньку. Клей для бумаги, вставить ступеньку обратно, дать высохнуть. Я хотела, чтобы он умер. Я обещала помочь ему, но не поэтому я испекла ему булочки. Уложила в его коробку для еды, положила в охотничью сумку и указала, в какую сторну идти.

– Отдохни на своей вышке, иди спокойно, не торопись.

Так я сказала.

– На моей вышке.

– Да. Пойди и посиди там.

Я видела, как он уходит, сгорбив спину, как пересекает двор мелкими шажками. В саду лежал толстый слой снежных кристаллов, они хрустели у него под ногами. По пути наружу я заметила, как в зеркале промелькнуло мое отражение. Лицо выглядело как обычно, только немного более бледное, рот тоньше, как узкая черточка. Облегчение и горе. Потом я кинулась к дыре в заборе и побежала к вышке. Обычно он приходил первым и ждал меня там. На этот раз он пришел вторым.

Пожилому приходится долго пробираться среди корней и камней. Я прошла среди папоротников и кустиков черники, вышла на поляну позади каменной изгороди, переступила через плохо закрепленную ступеньку и уселась у одного из окошек на вышке. Вдыхая морозный воздух, думала о своей Овчарке. От холода ломило зубы.

А вдруг пойдет снег. Руки у меня дрожали. Ноги тоже. А вдруг он не придет. Может быть, он повернул назад.

Я услышала его шаги еще до того, как он появился в поле зрения. В ушах у меня зашумело.

Равнодушный зимний ветер.

Беспощадный.

Он шел, волоча ноги по земле. Деревянная лестница заскрипела, когда он взялся за нее руками. Овчарка стояла, спокойная, но на стороже. Она уловила запах Руара и знала, что он приближается.

Лестница заскрежетала, когда Руар крепче ухватился за нее. Вот он начал подниматься. Узловатые пальцы на ступенях, ведущих к площадке вышки. Синие жилы вздулись на руках, когда он подтягивался вверх. Закинул ружье и рюкзак впереди себя на площадку. И вот уже его голова и волосы появились над краем. Я увидела, как напряглись под шерстью мышцы Овчарки. Прямо подо мной – сгорбленные плечи Руара, я знала это. Меня всю трясло, пальцами я сжимала холодный камень. Если ступенька не сорвется с клея и не унесет его вниз, смогу ли поднять над головой камень?

В его лице не было удивления. Думаю, он знал, что мы ждем его. Никогда не узнаю, смогла бы я или нет, потому что в эту самую секунду ступенька хрустнула, и он упал. Ударившись о землю, тело издало вздох. Глубокий вздох. Окончательный. Душа вытекла из него, он умер. Лес затаил дыхание, а потом зашелестел дальше на длинном выдохе. Некоторое время я дышала за него, закрыв глаза, повернув лицо к солнцу. Волкодав побежал прочь и исчез между деревьями.

Бруснично-красная лужа растеклась возле его головы, из него по-прежнему вытекало нечто похожее на темно-красное тесто для печенья. То была его кровь. Больше она ему ни к чему. Красивые желтые листья рядом с ним и растекающаяся по ним кровь. Потом она застынет, как ночной лед.

Мы почти постоянно умираем, но это не имеет значения, потому что мы почти никогда не умираем совсем. Только один раз. Всего за несколько секунд бьющееся сердце превращается в неподвижный комок мяса, холодеющий в застывшем теле. Но земля вращалась дальше, не подождав ни секунды, пока я переведу дух. Вокруг меня продолжали щебетать птицы, день клонился к вечеру.

Когда я слезла с вышки, уже начало темнеть. Трава в лесу сверкала от заморозков. Неподалеку отсюда его лучшее грибное место. Лоб у него был прохладный, как мои пальцы. Должно быть, у меня в носках дыра на пятке, потому что я ощущала ступней холод от земли. Снежинка приземлилась ему на бровь и растаяла. Потом еще одна. Достигнув цели, они будут уничтожены – растают, коснувшись земли, ибо она слишком теплая, чтобы они могли на ней жить.

Но несколько из них остались целыми. Волосы Руара стали белыми на белом, покрывшись кристаллами. Я попятилась от этого места, пошла прочь, оставив его природе. Мороз смягчился, мне стало почти что тепло. Он не забирался под одежду, не холодил кожу, а лишь ложился на лицо прохладной рукой. Белые снежинки покрывали землю. Скоро покажется, что никто из нас не проходил там. Солнце покраснело и упало, на несколько кратких мгновений горизонт выровнялся и пропал. Всем телом я ощущала, что иду в сторону дома.

Свет из окна мягко ложился на сад. Как будто бы ничего не произошло.

В этот вечер он к ужину не явился.

– Он что, ушел в лес? – спросила Бриккен.

– Я его не видела, – ответила я.

Никто его не видел, в этом я была уверена.

– Хотя нет, – проговорила я. – Как раз напекла булочки и дала ему пару штук, он положил их в сумку и ушел. Куда – не знаю.

Бриккен тут же взялась за телефон. Она догадалась, куда он отправился, его искали с собаками не более десяти минут, и обнаружили тело. Смерть как дождь – так, кажется, сказал однажды Руар. Он может быть холодным или теплым, это заранее не знаешь. Но вечно избегать его не получится.

Долгая ночь. Его след на наших телах, на нашей одежде и в моем сердце. Мебель отвернулась, отведя глаза, и нашептывая обо мне. Никогда раньше он не умирал. А вот теперь… Дом с зеленым креслом. Вышка в лесу. Все быстро разгаданные кроссворды. Его место на земле, так он обычно говорил. Больше не его. Просто место. Возможно, мое. Запахи, фланелевые рубашки и роллатор остались, он никогда им не пользовался. Но его нет.

Я вижу, как Бриккен думает о нем, сидя напротив меня с остывшей чашкой кофе. На столе высится гора крошек. Муха, жужжавшая на окне, сдалась – тихо лежит на спине, задрав лапки.

– Когда вы познакомились? – спрашиваю я.

– Мы всегда были вместе, – отвечает Бриккен. Вероятно, она и сама в это верит.

Больше я ничего не говорю. Часы тикают, иногда позвякивают, но в целом в доме царит тишина и пустота. Я помогаю ей лечь – она говорит, что сегодня хочет спать в своей постели. Ее плечо костлявое под моей рукой. Тонкое и узловатое, никаких неожиданностей.

Унни Любовь

Никто не может стать другим. Только иногда. Я увидела это в тот день, когда она откинула волосы с лица, помогая мне с мытьем полов и стиркой. Ты вел подсчеты на зиму, я пекла бисквит, мы вместе прибирались. В доме было по-утреннему сыро, она дотерла пол щеткой, вид у нее был немного сонный, от нее пахло разгоряченным женским телом. Небо за окном. Одежда, развешанная на просушку над плитой.